Борис Алмазов - Я иду искать

— А кто это?

— Какая нам разница, — сказал папа, намазывая на хлеб толстый слой масла. — Главное, он может публикацию устроить!

На следующий день я пошёл в Дом прессы и уселся в красное кожаное кресло. Сан Саныч опоздал на полчаса. Я сразу увидел журналиста: на нём было всё фирменное — и джинсы, и кожаный пиджак, и ботинки самые попсовые — с окованными узкими носами. Только он был очень молодой, не такой, как международники в передаче «Сегодня в мире».

Он повёл меня куда-то по лестницам и длинным коридорам. Я раньше думал, что в редакциях стоит страшный шум: машинки печатные стучат, корреспонденты в телефонные трубки орут, а чуть что, сразу — прыг в машину и на место происшествия… А тут во всём здании тихо-тихо, только где-то далеко типография гудит. И почти что никого нет. Кабинеты, кабинеты, и в каждом не больше двух человек. Сидят, в бумажки уставившись, какие-то тётеньки, как будто это не редакция, а бухгалтерия.

— Давай! — Сан Саныч взял у меня конверт с фотографией. — Разрешите?

— А, это ты? — поднял от бумаг голову седой человек с очень интересными глазами: вокруг них был чёрный ободок, как будто их специально траурной каймой обвели, и поэтому они казались очень печальными. — С чем пожаловали?

— Вот пионер фотографию принёс! — сказал Сан Саныч небрежно. — Мне кажется, любопытно.

— К Васильковскому ездил? — спросил «траурный» человек. — Так я и думал! А в Тихвин когда собираешься?

— Я не сторукий Шива! [1] Шива — индийский бог. — сказал Сан Саныч, усаживаясь в кресло.

— Это точно! Чего нет, того нет… Ты и двумя-то руками норовишь ничего не делать, извини за откровенность!

— Вечно со мной так! — надулся Сан Саныч. — А я, между прочим…

— Ты — гений! — примирительно сказал «траурный» человек. — Ты ищешь себя. Только мой тебе совет: ты себя поскорее находи. Жизнь штука короткая… Где фотография? Так! — сказал он, взглянув на неё краем глаза. — Ну как тебя после этого называть? Я, конечно, могу предположить, что ты неграмотный, но, согласись, это сложно!

— В чём дело? — заволновался Сан Саныч.

— Ты, конечно, не стоглазый Аргус, но хоть свою родную газету, в которой ты служишь и жалованье получаешь, просматриваешь иногда? Так, для общего развития?

— В чём дело? — опять пробормотал Сан Саныч.

— Да опубликована эта фотография! Неделю назад опубликована! — И «траурный» человек, порывшись на столе, достал номер, в котором под заголовком «Отзовитесь» я увидел пионеров и танкистов.

— Саня! — В дверь просунулась кудлатая голова. — Вот ты где! Наконец-то! Давай к главному! Сейчас тебе фитиля вкрутят!

«Траурный» человек аккуратно закрыл за Сан Санычем дверь и подошёл ко мне.

— Отклики были? — спросил я. Но у меня получилось так тихо, что «траурный» человек переспросил:

— Что, что?

— Отклики… — Надо ж! Пока отец искал выход на нужного человечка, Эмлемба и компания опубликовали фото!

— Да нет! — сказал «траурный» человек. — И как подсказывает опыт, вряд ли будут. Ты лучше вот что мне скажи: как это получилось, что ты про публикацию не знал?

— Я болел, — прошептал я. — Задание нам дали до каникул, а я в каникулы болел…

— Так! — сказал он. — Ну, ты на ребят не сердись. Они сюда целой депутацией явились! Такой шум подняли! Вот вне всякой очереди их материал опубликовали! Наверное, на это весь порох у них и вышел… Ты не обижайся! Они не забыли тебе сказать — они отвлеклись!

Голова моя тяжело клонилась вниз.

— Как тебя зовут?

— Макаров. Шестой «а».

— Так. А меня — Георгий Алексеевич. Ну что ты! Они не специально! Или ты расстроился из-за того, что откликов нет? Да, брат, — сказал он, обнимая меня за плечи, — поиск — вещь тяжёлая… Ищешь, ищешь… И всё как в пустоту. Пишешь, пишешь… Но ты не расстраивайся! Ну-ка!..

Он достал из шкафа кастрюлю, вылил в неё из графина воду и сунул туда кипятильник.

— Чай будем пить!

У него всё так ловко получалось, что через пять минут я уже держал в руках жестяную самодельную кружку с чёрным от крутой заварки чаем.

— Эта кружка волшебная! — сказал Георгий Алексеевич. — Кто из неё чаю выпил, навсегда поисковиком станет «и будет пить чашу едину со други своя», как в старину говаривали. Не боишься? Это ведь, брат, ни днём, ни ночью покоя нет — волнения, беготня и работа, утомительная, неблагодарная… Нет, это я вру! Благодарная! Вот найдёшь сына матери и поймёшь, что годы мучений — ерунда!

— А вы находили?

— Я, брат, сам находный! Меня солдаты нашли! Знаешь, как меня звали, — Иван, потому что русский! Отчество дали в честь Суворова — Александрович, а фамилию дали — Победный! Я своего имени от голода не помнил!