Через неделю Дарья Андреевна встала, и хотя не было в доме никаких срочных дел, – сыновья сами и варили, и в избе убирались, и даже стирали, – больше не ложилась, на уговоры сыновей поберечь себя отмалчивалась или нехотя говорила:
– Успею еще належаться.
И думала с обидой: «Вам бы раньше подумать о том, как поберечь меня». И упрямо, наперекор себе и сыновьям, продолжала носить свое тяжелое усталое тело, а если уж ноги совсем отказывались держать ее, садилась у окна, укутывала зябнущие плечи дорогой пуховой шалью, смотрела на занесенную снегом деревню. Сыновья в такие минуты снижали голос почти до шепота, ходили осторожно, стараясь не скрипеть половицами, но от этой необычной их предупредительности обида Дарьи Андреевны только разрасталась, ей хотелось плакать, назойливо думалось: «Раньше бы так...» И даже то, что сыновья теперь почти все время бывали дома, – если и уходили, то по одному, – и не пили при ней, – хотя водкой от них и попахивало, – раздражало ее, и думала она: «Все ведь могут, если захотят... Раньше бы так...»
Но прошло несколько дней, Дарья Андреевна окрепла, занялась хозяйством, и если и уставала, то была обычная усталость хорошо поработавшего за день человека. И обида на сыновей прошла, они сразу почувствовали это, стали прежними, снова пропадали где-то, и хоть в стельку пьяными не напивались, но водкой пахло от них крепко, и бутылки уже не прятали где-то в сенях, а со стуком ставили на стол, требовали закуску. Об отъезде не заговаривали, и Дарья Андреевна однажды сама спросила их:
– Когда думаете ехать?
Сыновья переглянулись. Геннадий неуверенно сказал:
– Не горит пока.
Дарья Андреевна резала лук, откинув голову в сторону от его горького едкого духа. Не глядя на сыновей, сказала:
– Чем так водку глохтать, уж лучше поезжайте.
Геннадий, помолчав, буркнул под нос:
– Ладно, дней через пяток тронемся.
Дарья Андреевна будто и не слышала, продолжала мелко стучать ножом, не вытирая катившихся из глаз слез.
Вечером, перед отъездом, собрались все за столом. Сыновья, трезвые и молчаливые, неохотно хлебали борщ. Их чемоданы, туго перетянутые ремнями, стояли рядышком у порога, братья старались не смотреть на них. Молчали. «Перед отъездом и слова ласкового у них для матери на находится», – с горечью думала Дарья Андреевна.
А Геннадий вдруг сказал слова, которых она ждала все эти годы. А сейчас, дождавшись таких слов, Дарья Андреевна почему-то не обрадовалась, спокойно слушала:
– Все, мать, в последний раз уезжаем. Вернемся – и больше никаких, это уж точно, слово тебе даем. Потом решим, где жить – здесь или в городе... Что так смотришь? Не веришь?
Говорил Геннадий уверенно, твердым голосом, – а Дарья Андреевна не верила ему. Сдержанно сказала:
– Останетесь – хорошо, не останетесь – дело ваше, просить больше не буду. Не так для меня это надо, как для вас же самих. Попомните мое слово: не останетесь – пропадете от водки и от ваших тысяч.
Геннадий опустил глаза, глухо сказал:
– Не будет этого. Нам эта жизнь уже тоже поперек горла стала, – рубанул он ладонью по шее. – Говорю тебе: еще раз съездим – и шабаш.
– Вот и пошабашили бы сейчас.
– Сначала заработать надо.
– Заработать... – с горечью сказала Дарья Андреевна. – Опять деньги вам нужны – а для чего? Чтобы снова пропить все?
Геннадий угрюмо сдвинул брови. Видно, не ожидал он, что мать так воспримет его слова, что вместо радости будет такое недоверие, а чем убедить ее – не знал. Неласково проговорил:
– Ну, не веришь – распинаться не буду, а только слово мое твердое: последний раз еду. За него не ручаюсь, – кивнул он на Колю, – у него своя голова на плечах, а сам точно останусь.
– И я останусь, – робко сказал Коля.
Ничего не ответила Дарья Андреевна. И хотела бы верить сыновьям – да не могла уже.
На том и расстались. Стала Дарья Андреевна, по обыкновению, ждать писем. Сыновья писали, что поставили их на ремонт, а когда удастся выйти в море – неизвестно. Вышли только в начале июня. А в октябре написал Геннадий из Магадана, чтобы она пока не ждала их, приедут только к весне. Год получился неудачный, – писал старший сын, – заработали пшик – меньше двух тысяч на душу, – возвращаться с такими деньгами нет смысла, и они решили пойти во вторую экспедицию, на зимний лов. И в конце письма снова писал, что это уж точно их последнее плавание и оба потом останутся с ней. Вот тогда только и поверила Дарья Андреевна, что сыновья всерьез решили взяться за ум, и заплакала тихими, радостными слезами.
Читать дальше