Владислав Крапивин - Дело о ртутной бомбе

— А карточку дашь?

— Дам, — отозвалась она. — Даже две. Скажите ваши адреса, я принесу.

— Не врешь? — Елька насмешливо нацелил на девицу с аппаратом нос-двухстволку.

Она сообщила веско:

— Я никогда не вру, если речь идет о профессиональных делах. Журналист должен беречь свое имя.

— А оно какое? — тем же тоном поинтересовался Елька.

— Меня зовут Жанна Корниенко, — и качнула серьгами.

— «Стюардесса по имени Жанна», — вспомнил Елька известную песенку.

— Тебя давно не учили хорошим манерам?

Елька подумал и сказал, что никогда не учили.

— Это не поздно исправить.

Елька встал на руки и ушел через дорогу, на которой плясали солнечные пятна. Митя и Жанна посмотрели ему вслед.

— Адрес-то скажи, — напомнила Жанна. — Куда принести снимки?

«Неужели правда принесет?»

— Улица Репина, дом двадцать, квартира тоже двадцать. Первый подъезд. Запомнить легко… А телефон — почти сплошь четверки: сорок четыре, ноль четыре, сорок один.

— Я запомню.

Елька между тем сыпал картошку из маленького ведра в сумку очередной покупательницы. Потом звонко сказал:

— Мить, всё! В ящике пусто!

— Тебя, значит, Митя зовут? — спросила Жанна, старательно застегивая чехол «Зенита».

— Значит, так… Ну, пока.

— Пока! — И она пошла под кленами в сторону моста. Яркая такая, цыганистая. Серьги отбрасывали солнечные вспышки. Митя подбежал к Ельке. Тот протянул на ладони три мятые десятки.

— Вот…

— Подожди…— Митя кинул десятки в ведерко. Потом стал выгребать остальной заработок. Шорты на бедрах оттопыривались от затолканных в карманы скомканных бумажек и съезжали от тяжести монет. Митя побросал в ведерко все деньги. — Давай считать.

Сидя на корточках, они принялись перекладывать деньги из маленького ведра в большое. Набралось триста тридцать два рубля.

— Непонятно, почему так, — вздохнул Елька. Мы же маленькими кучками не продавали нисколько, мелочи быть не должно.

— Да ладно! — с удовольствием откликнулся Митя. — Все равно куча денег. У меня столько не было ни разу.

Елька молчал.

Почти треть суммы составляли металлические пятирублевки. Митя отсчитал одиннадцать десяток, одну пятерку и добавил еще рублевую денежку. Давать Ельке много монет не стоило, его трикотажные кармашки не вынесли бы этого веса. Митя встал, затолкал опять свои деньги в карманы, а Ельке протянул его долю:

— Держи.

Елька глянул, не поднимая лица:

— Зачем?

Сейчас, когда он смотрел исподлобья, лицо его стало не дурашливым, не клоунским, а… в общем, совсем другим. В глазах — испуганный вопрос.

— Ну… — слегка растерялся Митя — А как же? Ты же работал, помогал…

— Ага. Ты сказал «помоги», я сказал «ладно». За деньги разве помогают?

— Но ты же… вон как помогал! Изо всех сил! Мы же вместе работали. Значит, и деньги общие.

— Да картошка-то твоя!

— А… да я бы ни одной не продал без тебя! — со всей искренностью выдохнул Митя. — Елька! Куда бы я без твоей телеги? И без твоей рекламы!

— За рекламу хватит и пятерки, — как-то скучно отозвался Елька. Помусолил палец, извернулся, начал оттирать на ноге, на острой косточке, прилипшую пыль.

Стало Мите неуютно, словно опять в чем-то виноват. Он потуже затянул ремешок, присел перед Елькой.

— Ты обиделся, что ли?

— Я? Ни капельки! — И опять он сделался прежний, готовый пройтись колесом.

— Постой… Елька! Должна же быть справедливость! Почему ты не хочешь? Мы же вместе всё делали. Значит… давай как в песне!

Елька опять настороженно вскинул глаза:

— В какой?

— Ну… просто я вспомнил одну, старую. Там такой припев: «Тебе — половина и мне — половина»…

Елька мигнул, опять лизнул палец, почесал им подбородок. Растянул в нерешительной улыбке губы.

— Тогда… ладно. — И протянул растопыренную ладонь.

Он затолкал бумажки в нагрудный карман, а рублевую монетку положил на колено.

— Сейчас загадаю… — И щелкнул по ребру денежки. Денежка, сверкая, улетела на асфальт. Елька подбежал, схватил. — Орел! Значит… так и надо.

— А что ты загадал?

Он сказал с тихим вздохом:

— Секрет.

Ну, секрет так секрет. Они впряглись в пустую тележку и бодро двинулись к дому (ведра погромыхивали в фанерном ящике).

— Елька, ты где научился так выступать? И акробатничаешь, и жонглируешь…

Он сказал с готовностью, но без веселья:

— А, помаленьку… отец иногда учил. Он в цирке работал. Сперва акробатом. А потом начал это… — Елька щелкнул себя по тоненькому горлу. — Ну и перевели в униформисты… Он мне много чего показывал. А если не получалось — бряк по затылку: «Не вешай нос, держи кураж!» Он, когда трезвый, то ничего бывал, не злой…