– Гид, – подтвердил диспетчер.
– Лучше скажите соглядатай. Шкура. Шпик. Дятел. Барабанщик. Стукачок…
Я еще несколько синонимов вспомнил, спасибо доктору Мессеру, диспетчер впервые взглянул на меня с ленивым уважением.
– В наши дни к человеку приставляют тюремщика! – возмущался я. – Какой позор! Карантинная Служба превратилась в жандармерию! Вы что-нибудь слышали про Третье отделение?
– Это меня не интересует, – зевнул диспетчер. – Это ты уже в лагере им скажешь, начальникам своим, они тебя ждут не дождутся. Мое дело тебя в вертолет посадить и проследить, чтобы ты не выпрыгнул.
– Вы мне еще наручники наденьте, – посоветовал я.
– Что надеть? – не понял диспетчер.
Темный попался. Хотя молодой, это ему простительно. Студент, наверное, лет двадцать всего. Аханул сессию, его сюда и загнали. Для вразумления. А сам он, наверное, о звездах мечтает, мечтатель…
Впрочем, мне этого Гагарина совсем жалко не было.
– Давай, полезай в кабину, – диспетчер подтолкнул меня к вертолету.
– А как же корзинка? – спросил я.
– Какая еще корзинка?
– С провиантом. В дорогу. Ну, там тосты, апельсиновый мармелад, пармезан, ветчина пармская…
Я вспомнил про Андрэ. Про того, который чудно готовил. Вот я хотел его взять, а мне запретили, приписывают теперь ко мне разных посторонних, разных соглядатаев…
– Где провиант? – вопросил я. – Я что, в концлагерь направляюсь? Вы хотите, чтобы я погиб с голоду?
– Тут час лететь, не помрешь, – довольно невежливо ответил диспетчер.
– Стрыгин-Гималайский ваши методы не одобрил бы, – заметил я. – Вы знаете, что такое гестапо? Ваш дедушка там не работал?
– Не зли меня, Уткин, – диспетчер потер кулаки. – Не зли. Я с тобой церемониться не стану…
– Ну что вы, сударь, вы меня не так поняли! Вот вы сами подумайте. На этом корыте…
Я похлопал по борту коптера, и тот ответил мне недружественным жестяным звуком.
– На этом корыте, да с таким гидом… – я скосил глаза на бота. – Мы ведь и расшибиться можем.
– Тогда зачем тебе пармская ветчина? – устало спросил диспетчер.
– Видите ли, я верю в загробную жизнь. Вот мы расшибемся, и я, как добрый человек и воин, прямиком двину в сад Ирий. Этот металлолом с ногами, разумеется, со мной – как мой верный слуга. И что же получится? Вот дойдем мы до ворот чудесного сада, а там восьмиглавый пес, сторожит, значит, пропуска проверяет, пароль спрашивает. Его, само собой, надо чем-то задобрить. А чем? Никакой еды со мной нету, железяку вашу… Я кивнул на бота, – железяку он жрать не будет – вот и получается…
– Болтун, – перебил меня диспетчер. – Никогда таких не видел. Не зря тебя в лагерь отправили…
– Привет гестаповскому дедушке! – я щелкнул пятками. – У меня есть чудный рецепт пирога с дроздами…
– Давай, полезай!
Этот хам подтолкнул меня к машине. Бот зловеще потер ладони. Или мне показалось?
– Может, вы все-таки сбегаете в буфет? – спросил я. – У вас там бутерброды с котлетами есть, я видел. Тут же недалеко! А если хотите, я сам могу сбегать…
Диспетчер погрозил кулаком. После чего откинул фонарь кабины, подхватил меня за шиворот и закинул внутрь. Штангист-виртуоз, Домкрат Сергеевич.
– Не зря тебя все-таки в лагерь отправляют, – сказал Домкрат. – Десять минут с тобой знаком, а уже на Меркурий хочу. В Постоянную Экспедицию.
– Осторожнее с этим, – посоветовал я, – у них у всех там волосы на спине начинают расти. И не простые, а кевларовые – потом ни расчесать, ни выщипать, вам оно надо, жизнь с такими волосами?
Диспетчер захлопнул фонарь. Я оказался в темноте, светофильтры активировались и стали подстраиваться под яркое австралийское солнце.
Что происходило снаружи, я не видел, потом в кабину забрался бот, и винты над головой скоро завыли, коптер задрожал, как стихотворная помирающая лошадь, а потом безо всякого предупреждения рванул вперед и вверх. Так резко, что я даже хлопнулся глазом о прицел, зачем тут прицел вообще, в кого у нас можно прицеливаться?
Больно хлопнулся, синяк теперь назреет. Прилетим, скажу педагогическому начальству, что меня этот диспетчер избил. Да. Применил запрещенные меры физического воздействия. Да еще к несовершеннолетнему. Не поверят, конечно, но я все равно скажу, я ведь враль. Враль и социопат, склонный к мягким формам девиации. Меня перевоспитывать надо, вот пусть эти запесосы и перевоспитывают, а по морде прицелом зачем? Диспетчер вот меня избил, а этот хамоватый бот летит так, будто дрова везет, все внутренности растрясаются. Перевоспитание! Человека лаской надо перевоспитывать, а не прицелом.
Читать дальше