Юрий Сальников - Под солнцем горячим

Арут заиграл на мандолине — принес ее с собой — и запел тихонько грустную армянскую песню.

Вдруг издали донесся вой, а потом кто-то дико захохотал. И тут же заплакал, всхлипывая, — жутко, жутко. Все притихли. Мандолина замолчала. Арут сказал:

— Шакалы резвятся.

Абрикосова, сидевшая на бревне, ойкнула и поджала под себя ноги.

— Подкинь, Дроздик, — попросила она.

Дроздик подкинул в костер сухие ветки, они ярко вспыхнули. Арут опять запел.

Гера, озираясь, пробрался к себе в палатку. Здесь, вдалеке от костра, ночь была словно еще чернее, еще непрогляднее. И громче сделался шум от речки, явственней шорох скатывающейся с горы гальки. В невидимых деревьях вдруг заухал филин, захлопал крыльями, всполошившись.

Гера вывалил из рюкзака ненужные вещи, выглянул из палатки и — отшатнулся. Перед ним стоял Серега. Он схватил Геру за руку:

— Это правда, Гусь?

— Что правда?

— Не виляй. В пещеры идешь?

— Кто тебе сказал?

— Неважно.

— Враки.

— А рюкзак зачем? А сухари и сахар? — Он опросил так, и Герка понял, что сказал Сереге обо всем Толстый Макс. А Серега продолжал: — И на карте у тебя Алюк! Я сразу вспомнил — вот для чего ты рисовал.

— Да кто тебе сказал?

— Говорю — неважно.

— Ну, ладно, я ему, — погрозился Гера.

— Слушай! — Малек оглянулся. — Что я тебе скажу, Гусь! Не по-дружески это, да! Сам идешь, а я? Сталактит — это же вещь!

— Какой сталактит?

— Так ты же к пещерам? Вот и я с тобой.

— Ты?

— А что? Завтра сходим и вернемся. Лидия Егоровна сказала: из Принавислы выйдем через день, ясно? Так что принимай меня в свою экспедицию.

Кулек-Малек не шутил. Сталактит, который он отколет собственными руками в пещере, уже мерещился отрядному геологу, и ради этого он без всякого сожаления расставался со своим командирским званием, признавая Герино командование и отдавая себя в полное его распоряжение:

— Так когда выходим?…

Вышли до завтрака.

Как только после зарядки все туристы побежали на речку умываться, трое заговорщиков незаметно от всех укрылись за кустами орешника и, взяв спрятанные с вечера в траве рюкзаки, быстро зашагали по тропинке, уводящей на юг. Край неба над Принавислой посветлел. И точно зубцы древней крепости, обозначились на его фоне черные верхушки деревьев. Набежал ветерок, зашелестел росистой травой и листьями — будто предупреждал торопливых путников об ожидавших их опасностях.

Гера зябко поежился — от утренней свежести да и от волнения. Как он и предполагал — Серега обо всем узнал от Толстого Макса. Он сообщил отрядному командиру про заговор Герки Гусельникова с Коноплевой и сразу потребовал: «А теперь скажи Лидии Егоровне». «Почему же ты сам не скажешь?» — спросил тогда Кулек-Малек. «А почему я должен жаловаться? Она этого не любит», — ответил Швидько. «А почему я должен?» — удивился Серега. «А ты командир. Вот и наводи порядок в своем отряде». Но Серега принял другое решение. И вот топают они вместе…

Рюкзаки были легкие, местность ровная, шагалось хорошо. А горы словно раздвинулись, и тропка повела по открытому полю, трава не хлестала по ногам, не задевали по лицу ветки деревьев. Гутя заметила:

— Дорога здесь, что ли, была?

И верно: шли они по какой-то старой, заброшенной дороге. Серега сообразил:

— Постойте, но если это на хутор — почему свежих следов нет? Ни машинных, ни лошадиных.

— Мало ли что, — ответил Гера. — Может, на хутор дорога с другой стороны.

— А почему у тебя ее на карте нет? — заспорил Кулек-Малек.

— Да мало ли, — уже не так уверенно возразил Гера. — Карта устаревшая.

— Мальчики, мальчики, — позвала Гутя. Она что-то рассматривала на дороге. Гера с Серегой подошли. Гутю привлекла зеленая мохнатая гусеница.

— Послушай, Коноплева, — строго сказал Гера, — если ты будешь по всяким пустякам нас задерживать, мы вовек не дойдем.

— Точно, — согласился Кулек-Малек. — Нам надо же еще до пещер и обратно. А то в лагере волноваться будут.

— Они уже и так волнуются, — вздохнула Гутя. Солнце поднялось высоко, начало припекать. Гера снял тужурку. Тропка неожиданно вывела к речке. — Алюк! — догадался Гера.

Вот она какая. Сколько раз мечтал он, как дойдет до нее, а потом по ее берегу и до хутора. Но где же хутор? — Прошагали изрядно, пора бы ему быть. Только тропка вела и вела то по берегу, то по лесу, пока ребята не оказались на большой поляне. Тропка исчезла. А поляна была странная. Словно когда-то давным-давно ее всю изрыли. Громоздились на ней бугры, обросшие травой-бурьяном, торчали деревянные столбы. А между буграми и ямами росли деревья.