Мадлен Л'Энгл - Ветер на пороге

– Наше тело состоит из костей, кожи, мышцев, кровавых сосудов и всего такого.

– Отлично, Альбертина! Правда, ребята? Я смотрю, у нас в этом году собралась целая компания настоящих ученых! Давайте похлопаем Альбертине! Ну а теперь… – она снова заглянула в свой список, – Чарльз Уоллес. Тебя зовут Чарли, да?

– Нет, – ответил он. – Меня так и зовут – Чарльз Уоллес.

– У тебя ведь родители ученые, да? – спросила она и, не дожидаясь ответа, сказала: – Ну давай расскажи нам что-нибудь.

Чарльз Уоллес («Ну думать же надо было!» – упрекала его вечером Мег) встал и сказал:

– Сейчас меня больше всего интересуют фарандолы и митохондрии.

– Что-что, Чарльз? Какие еще ипохондрии?

– Митохондрии. Митохондрии и фарандолы происходят от прокариот…

– От кого?

– Ну, в общем, несколько миллиардов лет назад они, вероятно, проникли в то, что потом сделалось нашими эукариотическими клетками, и остались там жить. Они обладают собственной ДНК и РНК, а это означает, что они существуют отдельно от нас. Они находятся в симбиотической связи с нами, и что самое удивительное – что мы полностью зависим от них в том, что касается кислорода…

– Ладно, Чарльз, давай-ка ты больше не будешь выдумывать всякие глупости и в следующий раз, как я тебя вызову, постарайся не выпендриваться. А теперь ты, Джордж. Расскажи что-нибудь классу…

В конце второй недели занятий Чарльз Уоллес как-то вечером сидел у Мег на чердаке, в ее комнате в мансарде.

– Слушай, Чарльз, – спросила Мег, – а ты не можешь просто ничего не говорить?

Чарльз Уоллес, в желтых пижамных штанишках, весь облепленный пластырями, с опухшим красным носом, лежал в ногах большой латунной кровати Мег, опустив голову, как на подушку, на блестящий черный бок пса Фортинбраса. Голос у него звучал устало и вяло, хотя тогда Мег не обратила на это внимания.

– Не помогает это. Ничего не помогает. Если я молчу – значит я дуюсь. Если я говорю – я непременно говорю что-нибудь не то. Рабочую тетрадь я исписал – учительница говорит, что это вы мне помогали, а хрестоматию я уже наизусть выучил.

Мег сидела, обняв колени, и смотрела на малыша и собаку. Вообще-то, Фортинбрасу строго-настрого запрещалось валяться на кровати, но тут, в мансарде, это правило не действовало.

– Может, тебя просто перевести во второй класс?

– Там будет еще хуже. Они все настолько больше меня!

Да. Мег понимала, что Чарльз прав.

И она решила сходить к мистеру Дженкинсу. В семь утра она, как обычно, села в школьный автобус. Утро было серое и неприветливое, надвигающийся циклон сулил непогоду. Автобус начальной школы, которому ехать было совсем недалеко, приходил на час позже. На первой остановке, в деревне, Мег незаметно выскользнула из автобуса и прошла пешком две мили до началки. Начальная школа находилась в старом, тесном здании, выкрашенном в традиционный красный цвет. Классы там были переполнены, а учителей не хватало. В общем, школа действительно нуждалась в обновлении – даже налоги подняли, чтобы построить новую.

Мег юркнула в черный ход, который открывали раньше всего. Из холла, от главного входа, где было еще заперто, доносилось гудение электрополотера. Мег под шумок пробежала по коридору, шмыгнула в тесный чулан для метел и привалилась к висящим на стенке швабрам. Швабры зловеще загремели. В чулане пахло пылью и плесенью. Мег от души надеялась, что сумеет не расчихаться до тех пор, пока мистер Дженкинс не придет к себе в кабинет и секретарша не принесет ему дежурную чашку кофе. Мег подвинулась и прислонилась к косяку – отсюда ей сквозь щелочку была видна застекленная дверь кабинета мистера Дженкинса.

У нее опух нос и заболели ноги к тому времени, как в кабинете наконец-то зажегся свет. Потом Мег прождала еще как будто полдня – хотя на самом деле полчаса, – пока наконец по натертой до блеска плитке пола процокали каблучки секретарши. Потом раздался гам толпы детей, которых впустили в школу. Мег представила себе, как Чарльза Уоллеса со всех сторон пихает волна ребят, большинство из которых намного больше его…

«Как будто заговорщики, накинувшиеся на Юлия Цезаря, – подумала она. – Только Чарльз, конечно, не похож на Цезаря. Впрочем, наверно, в те времена, когда вся Галлия делилась на три части [3] «Вся Галлия делится на три части», «Gallia est omnis divisa in partes tres» – первая фраза «Записок о Галльской войне» Юлия Цезаря. Это классический текст, который есть во всякой хрестоматии, и фраза эта любому изучавшему латынь так же хорошо известна, как любому русскому известна строчка «У лукоморья дуб зеленый…». , жизнь была намного проще…»