Сигфрид Сивертс: Пираты с озера Меларен

Перевод со шведского.

Был первый день каникул. Луч света, просочившегося сквозь гардину, скользнул по лицу Георга, и он проснулся. Его взгляд сразу же упал на свернутый в трубочку аттестат, лежавший на ночном столике, и сердце Георга радостно екнуло. В аттестате было разрешение на свободу. Конец тоскливому вставанию поутру, конец скрипучим урокам, конец страхам и угрызениям совести! Впереди долгое, зеленое, ленивое лето. Он переместил правую ногу на местечко попрохладнее и замурлыкал веселую песенку. Теплая волна блаженства прокатилась по телу.

Из соседней спальни послышались сопение и стоны, и Георг, который раньше при этих звуках всегда затыкал уши, сейчас внимал им как сладчайшей музыке. Это тетушка Леонтина делала дядюшке Конраду холодное обтирание. Дядюшка был самым толстым человеком во всем городе и страдал сильной одышкой, так что без холодных обтираний ему давно бы пришел конец.

Георг пропел себе под нос прощальный псалом, который их заставляли петь в школе:

И приподнялся на локтях. На соседней постели в тот же миг поднялась косматая головенка, и веселые глаза глянули на него.

— Георг, а знаешь…

— Эрик, а знаешь…

— Что мы станем делать?

— Я, пожалуй, займусь сегодня опытами.

Как и все мальчишки в его возрасте, Георг был помешан на химикалиях. Все его прежние увлечения: марки, птичьи яйца, этикетки пивных бутылок, прейскуранты, автографы, пружины часов и вырванные зубы — все это отступило перед новой страстью, и у Георга, собравшего целую коллекцию склянок, пальцы были вечно желтые от кислоты.

Эрик еще не дорос до азотной кислоты.

— Я, пожалуй, почитаю что-нибудь веселенькое, — отвинчивая металлический шарик от кровати, сказал Эрик, хотя думал вовсе не о книге, а о том, что будет целоваться с Маргит, дочерью маляра, за кустами бузины…

Дверь с шумом распахнулась, и на пороге показалась гладко причесанная тетка Леонтина.

— Сколько можно валяться в постели? — строгим, как всегда, голосом сказала она. — Безобразие! Не думайте, что вам позволят вести себя так, как вы вели себя дома!

У тетушки Леонтины были редкие белесые волосы и длинное, похожее на морду тощей козы лицо. Черное платье с узким белым воротничком лишний раз подчеркивало чопорность и суровость. Она была, что называется, женщиной без возраста — ни молодая, ни старая, потому что получила вечность авансом.

— Если бы мы знали, что вы за птицы, мы бы ни за что не взяли вас! — размахивая мокрым после холодных обтираний полотенцем, кричала тетушка.

Голубые глаза Георга потемнели от обиды, и на слегка выдающихся скулах появился румянец.

— Но ведь, милая тетушка, сегодня первый день каникул, — начал оправдываться Эрик. — И к тому же у Георга такой хороший табель…

Фру Леонтина покачала головой с таким видом, словно была обманута в самых лучших своих надеждах.

— Молчать, когда я говорю! Если вы через четверть часа не оденетесь, еды не получите. И как только у вас хватает совести…

Дверь с шумом захлопнулась.

— Чертова козья рожа! — сквозь зубы пробормотал Георг и стал с раздражением натягивать брюки. — Разве мы виноваты, что папа с мамой у нас умерли?

— Чертова зануда! — обиженно вытянул губы Эрик. — Забыла, когда сама была маленькой?

— Да она, поди, никогда не была маленькой!

— Так не бывает…

— Ну если и была, то бледная, хилая и порядочная зубрилка…

— Представь, что бы сказала мама, если б побыла здесь хоть полчаса. Узнала бы, какая тетка Леонтина на самом деле, — говорил Эрик, держа подтяжки в руках.

Георг помрачнел.

— Нечего болтать. Ведь знаешь, что этого никогда не будет.

Эрик назло всем не стал мыть шею. Он засунул подушку себе

под рубашку, расставил ноги и засеменил, пыхтя, по комнате.

— Я — дядя Конрад!

— Дядя Конрад все же брат нашего отца, — снисходительно глядя на Эрика, сказал Георг. — К тому же он к нам вовсе не придирается… хотя чавкает он за столом ужасно противно.

— Все говорят, что у дяди Конрада много сахара, а что это такое? — пустился в рассуждение Эрик.

— Это такая болезнь.

— Разве он ест много сладостей?

— Не будь дураком, это от спиртного.

— А-а… Тогда понятно.

На завтрак, как всегда, была каша, и, как всегда, Кристина ругала их за то, что они натоптали на полу. Поэтому мальчики торопились выбежать во двор. Двор был большой, квадратный, с посыпанными песком дорожками и клумбой посредине. Такая клумба была разбита на дворе у каждого уважающего себя хозяина. На ней росли разнообразные цветы и растения. В центре этой гармонии возвышался майский столб [1] Имеется в виду майстонг — праздничный шест, который по старинному обычаю в день летнего равноденствия, 22 июня, украшают гирляндами и танцуют вокруг него. (Здесь и в дальнейшем примечания переводчика.) , а за крашенной в зеленый цвет железной оградой лежала Стургатан — главная улица, залитая июньским солнцем, жаркая и белая от пыли.