Юрий Сотник: Касторка

— Лешка, — обратился ко мне Ромка. — У тебя родители культурные. Сбегай спроси!

Я побежал к своему дому. Мама с папой ушли прогуляться, в квартире была одна тетя Лина. Она стояла перед зеркалом и примеряла ярко-розовую шляпку.

— Тетя Лин! — заговорил я торопливо. — Что лучше всего помогает, если у человека живот болит?

— Ну как — что? Касторка, конечно, — ответила тетя Лина.

Я с той же скоростью помчался к ребятам. Я так набегался, что еле мог говорить:

— Тетя Лина… сказала… самое лучшее… это касторка…

— А как она действует: быстро? — спросил Ромка.

Я молчал. Об этом ведь я и не справился.

— У, дурак! Хуже Тоськи! Его за тем и послали, а он… Беги узнай!

Я снова пустился к дому.

Тетя Лина была уже не в комнате, а в кухне. Она мыла посуду.

— Тетя Лин!.. А эта… а касторка — она быстро действует?

Тетя Лина обернулась через плечо и серьезно посмотрела на меня.

— Касторка-то? — сказала она своим низким голосом. — Моментально: не успеешь штаны снять — и уже готово!

Это было как раз то, что нужно. Я выскочил на площадку лестницы, но тут же снова открыл дверь своим ключом. В аптечке, которая висела в ванной, касторки не оказалось. Я вспомнил, что папа смазывает касторкой свои охотничьи сапоги, и полез в шкаф, где он держал свои припасы. Там я нашел запыленный, но не распечатанный пузырек, потом в кухне, за спиной у тети Лины, стянул столовую ложку.

— Тетя Лина говорит — моментально действует, — доложил я, прибежав к ребятам.

— Моментально? Преувеличивает, наверное… — усомнился Ромка.

Тут ребята заспорили. Одни соглашались с Ромкой, но другие говорили: «А вдруг тетя не преувеличивает?»

Победили более осторожные. Мы пришли в тот уголок двора, где стояла деревянная будочка уборной. Бармалей остановился недалеко от нее, взял у меня ложку и подставил ее Ромке.

— Лей! — сказал он угрюмо.

Ромка налил касторку в ложку. Бармалей выпил. Лицо его перекосилось, он похлопал огромными глазищами.

— Во гадость!!!

Мы (нас было человек пятнадцать) стояли полукругом и молча смотрели на него.

С минуту Бармалей прохаживался перед нами взад-вперед с ложкой в руке.

— Ну как? — тихо спросил Борька.

— Никак! — сказал Бармалей и остановился перед Ромкой. — Еще налей.

Ромка налил. Бармалей выпил и снова принялся ходить.

На этот раз мы молчали гораздо дольше.

— Не действует?.. — спросил Борька.

— Хоть бы что!

Тося подошла со своей грелкой вплотную к Роману и посмотрела на пузырек.

— Ой! Да она же, наверно, вся выдохлась. Посмотрите, какая бутылка запыленная!

Ребята обступили Ромку и заговорили:

— Ну факт, выдохлась!

— Небось год уже простояла, а он принес!

Бармалей остановился, взял у Ромки пузырек, посмотрел сквозь него на заходящее солнце. Потом он выпил еще порцию и швырнул пустой пузырек в крапиву.

— Фиговая у тебя касторка, — сказал он мне, отдавая ложку, и бросил остальным: — Пойду. Одеваться пора.

Ушел Бармалей. Ушел домой и я, обиженный на ребят: они ворчали на меня так, словно я сам делал эту касторку.

Был десятый час вечера. Я уже стелил свою постель, как вдруг за окном послышалось:

— Лешка-а! Лешка, выйди-и!

Я открыл окно, лег на подоконник.

В освещенном фонарями дворе стояли Ромка, Борис и еще несколько мальчишек.

— Ну, гад паршивый! — закричал Ромка, тряся над головой кулаком. — Ну, теперь выйди!

— Только выйди попробуй! — подхватил Борька. — Вот увидишь: мы тебя живым убьем!

Я молча закрыл окно. Мама, папа и тетя ни о чем не знали: они сидели в кухне, окно которой выходило на улицу.

Когда мама вошла ко мне, я ревел, уткнувшись в подушку. Я рассказал маме все, мама тут же побежала в кухню и так поссорилась с тетей, что та утром уехала.

Два дня я не выходил из дому. От ребят из нашего двора я узнал, что произошло в Доме культуры. Уже надев лохмотья беспризорника, Бармалей спросил у одного из артистов, где здесь туалет. Тот ответил, что последняя дверь по коридору, направо. Бармалей ушел и отсутствовал довольно долго, спектакль даже немножко задержали. Наконец занавес открыли, на сцене среди рыночной толпы появился маленький беспризорник. Но песню свою он не запел. Он походил по сцене туда-сюда, потом ушел за кулисы, пронесся по коридору, снова скрылся за последней дверью направо и уже весь вечер не отходил от нее дальше чем на десять шагов. Моя касторка оказалась не такой уж «фиговой».