Федор Камалов - Война Красного Лиса

—Тихо, Сонечка, не плачь, не утонет в речка мяч, честное слово,— проводил ее физрук с горькой улыбкой.

- Как же вы дом досюда дотащили? Семьдесят лет живу...

- Два года себе убавил, дорогой, нехорошо,— сказал физрук, примерился и спрыгнул с крыши на землю.

- Там еще кто-нибудь?

- Людей там нет,— сказал Ашот Свисток,— сенокосилка есть, плавает. Не вытаскивай ее, дед, она вредная для природы.

Из домика глухо послышались удары.

- Там человек!— сказал Монахов.— Как же никого, когда стучат!

- Там не человек,— равнодушно сказал Ашот Свисток.— Диверсант против природы.

Монахов подумал и принялся раздеваться. Оставшись в белых кальсонах с завязками, попробовал ногой воду, подумал и бросился в бассейн, как в безоглядный кавалерийский набег.

Он выныривал, отфыркиваясь, снова уходил под воду. И в очередной раз вслед за ним выплыл Черный Фармацевт, держа на голове охапку размокших трав. Они шевелились, словно на Черном Фармацевте сидела медуза.

Смеялись в лагере.

В старших отрядах валялись на полу, в изнеможении колотя ногами. Повара роняли тарелки, утирая слезящиеся глаза. Смеялись в медпункте, хохотали на хоздворе, и даже голуби в небе смешливо хлопали крыльями.

Волна смеха докатилась до кабинета начальника и вдесь застряла.

—Неужели вы никого не узнали, Ашот Иванович?

— Темно, ночь была. И зачем узнавать, когда есть утонувший факт,— удрученно говорил Ашот Свисток.— Дом закрыли, повезли...

- И вы ничего не могли сделать?

- А что мог? Кричать на весь лагерь мог, да?

- Может, чей-то голос знакомый...

- Голос-молос... тонкости не надо. Везут, ничего сделать не могу. Ни кричать, ни ломать...

- Ну хоть кого-то вы подозреваете? Физрук помолчал и покачал головой.

- Никого, честное слово.

Вызвали подъемный кран. Длинной желтой рукой он долго, чтобы вытекла вода, поднимал дом и вынес из бассейна. В доме целый день были распахнуты окна и двери.

Днем просочившийся слушок достиг ушей Диваныча — апачи. Конечно, можно было сразу не гадать и не искать «озорников» на стороне. Начальника душил гнев. Каковы, а!

Он двинулся к саду, собираясь раз и навсегда покончить с ними. Сад никем не охранялся. Начальник дошел до угла и встал. Апачи работали в саду. Прочесывали граблями траву, окапывали деревья. Ашот Шаман большими ножницами равнял зеленую изгородь. В костре чадило старое тряпье, груды коричневых листьев, ветки, сухая трава. Из карьера за лагерем носили песок с искорками слюды, посыпали дорожки. Потом бегом потянулась вереница водоносов. Таскали воду и ведрами, и бачками, и в брезентовых мешках на плече. И где их набрали? Мальчишки с хохотом обливали друг друга холодной водой, носились.

—Улугбек,— позвал начальник.— Бери всех вождей, и ко мне!

В кабинете, когда все расселись, начальник сказал:

—Мы вынуждены попросить тебя уехать из лагеря, Улугбек.

После этих слов он с треском захлопнул окно, в котором торчала голова Гречко.

—И еще кое-кого попросим,— он взглянул на ребят, сидящих вдоль стены.

За столом физрук крутил на пальце свисток. Рядом сидела старшая вожатая. Начальник вернулся на место, но вентилятор не работал, одолевала духота, и он опять вышел, толкнул раму, едва не попав створками по лбу Гречко. Голова Олега с торчащими во все стороны волосами тут же возникла на подоконнике.

—Что скажешь, Улугбек?

Зачем спросил так начальник!.. Эго означало, что он не уверен в своем решении, не тверд. Старшая вожатая перестала перебирать бумаги в своей папке и поторопилась вмешаться.

—Говорить они умеют, соловьями заливаются!

Вожди сидели одним рядом, полуобнаженные, в перьях и чувствовали себя не очень уютно в таком виде. Все ж это кабинет, где сверкает горн на подставке и висят вымпелы на стенах, а не костер в саду. Пятеро вождей, если присмотреться внимательно, сидели чуть в сторонке, на самую малость, но обособленно.

- Я думаю, Денис Иванович, надо на Улугбека отправить в школу характеристику.

- Улугбек не один!— сказал Ашот Шаман.

- Правильно! Каждому достанется! И вам тоже!

- Вы меня не так поняли,— холодно сказал Ашот Шаман.— Повторю еще раз: Улугбек не один.

- Если так, все апачи уедут из лагеря,— сказал Гречко, всовывая голову в кабинет.

- И пожалуйста!— сгоряча крикнул начальник.— Автобус вам закажу.

- Одного мало. Надо три — на сто пятьдесят человек.

Старшая хлопнула по столу папкой.

- Ты за себя отвечай! Какие сто пятьдесят, что ты мелешь!