Михаил Самсонов - Тайну хранит пещера

Но место найдено. Обнаружить его чужому глазу невозможно.

…Весну того безжалостного к эмиру 1921 года в горах, у тайника, встретили только братья-близнецы. «Никаких лишних глаз, никаких лишних ушей» — таков был приказ эмира. И их спутники во славу аллаха и эмира «отошли в лучший мир». От голодной смерти братьев спасли яки, доставившие к тайнику сокровища эмира. С наступлением весны однообразный стол их пополнился съедобными травами, корнями.

Надежно спрятав эмирское имущество, они стали ожидать, когда повелитель вспомнит о своих кровных братьях и соратниках. Оружия, боеприпасов было вдоволь, промышляли охотой.

Но среди имущества владыки оказался и гашиш. Один из братьев и пристрастился к нему. И особенно заметна была эта новая страсть после того как он несколько раз побывал там, внизу, где жили люди, давно забывшие и про эмира, и про старую Бухару и никогда не знавшие двух его братьев…

Старик замолчал, видимо, переворачивая в памяти стершиеся, пожелтевшие страницы прошлого.

Протянутая Нуритдином-ака пиала, по которой он несколько раз щелкнул ногтем, вернула на землю старика из заоблачных вершин воспоминаний.

— О аллах всемогущий! О люди, нет бога, кроме бога, а Мухаммед — пророк его! Разбился и утонул мой брат! Этот человек и был эмирским начальником канцелярии, грозным Хасан-ханом. — Старик передохнул и продолжал:

— Близнецы мы, и были настолько похожи, что нас всегда путали. Сейид-Алим-хан, бывший эмир Бухары, нам родной брат по отцу. Многих отправил к аллаху мой брат. А теперь сам разбился и утонул. Да, утонул, — повторил он, оглядев сидящих. — Видел, как он упал в воду… И он видел, — показал старик на Шарафа. — Больше никто. Искал я брата, вниз по реке ходил. Хотел земле предать его, как подобает настоящим мусульманам. Нет его, значит, так аллах принял…

Только теперь Шараф понял: тот старик, в подземелье, был другой человек. Но какое сходство! Рост, черты лица, цветастый халат, пышная чалма. Но на том старике чалма была зеленого цвета. Шараф смотрел, не отрывая глаз, смотрел на гостя, внимательно слушая его рассказ-исповедь.

— Были здесь мои старые дружки Ибрагим-бек, Энвер-паша и другие, — продолжал рассказывать старик. — Только какие они дружки оказались! Я — врач, хоть и зарывший свой талант в землю. А они — хищники, точно гиены, всегда скалили зубы, готовы были разорвать и проглотить самого Сейид-Алим-хана с его сокровищами, не то что друг друга!

Несмотря на поздний час, никто из сидящих у костра и не помышлял об отдыхе.

— Я это берег, — гость пододвинул свой узел, развязал его — Смотрите. Это собственность бывшего эмира Бухары. Но это неточная формулировка. Это — собственность народа. Повелитель велел сохранить и передать все только ему. Я хранил сокровища много лет. Теперь передаю народу. Не задавайте вопросов, почему я «перековался», как у вас говорят. Я все понимаю: я хан, брат эмира, у меня в крови сидит ненависть к простому народу… Нет, не быстро я «перековался», поверил я народу, полюбил его. Почти жизнь человеческая мне понадобилась для этого…

Даже в скупом отблеске затухающего костра всеми цветами радуги замигали, заискрились перстни, украшенные драгоценными камнями, женские украшения, часы, портсигары, брелоки, золотые монеты…

— Никому не давал, даже тем, кто именовал себя посланцем эмира. Хранил, а теперь отдаю. Это все было отнято у народа, оно и должно ему принадлежать. Постройте горцам больницу на эти деньги. Не смотрите, пожалуйста, на меня такими удивленными глазами, я здоров. Но я врач и знаю, что значит для людей медицина. Постройте здесь в горах для Нуритдина дом, какой он захочет. Дорогу сюда проложите. И я буду жить здесь, туда, в свой волчий дом, не пойду. Если, конечно, вы оставите меня… В гроте есть горячие источники, нужно курорт создать для народа. Доберемся и до лабиринтов подземелья, где в тайных пещерах, как говорят легенды, и поныне покоятся сокровища. Здесь, в горах, много дел, есть где разгуляться смелым и пытливым, вот таким, как вы, мальчики!

Его глаза близоруко сощурились, подобрели.

— А я слаб был духом, не сумел вовремя распознать жизнь… Сколько десятков лет жизни сорвалось с узкой тропы в пропасть! Поздно понял все! Правда, и человек-то не всегда свободен, когда выбирает свое место в жизни. Нередко его судьбу определяют обстоятельства… И все равно не могу себе простить…

— Ничего, что лицо в пыли, была бы душа чистая, — вставил Нуритдин-ака. Старик вскинул на него глаза.