Павел Шуф - Улыбка лорда Бистузье

Но, к счастью, продолжать Андрею не пришлось. В класс вошел Эммануил Львович, и репутация машинки была спасена. Я защелкнул футляр и поставил машинку под парту, у ног. Она стояла смирно, как портфель.

Эммануил Львович был краток и внезапен.

— Друзья, — сказал он. — Будете писать сочинение.

Мы зароптали. Как же так — ведь сочинение мы собирались писать на следующем уроке, послезавтра. Но Эммануил Львович был тверд.

— Прошу не бунтовать, — улыбнулся он нам, но во взгляде была твердая решимость. — Обстоятельства изменились. Я должен срочно отлучиться до конца урока. Но обязательно вернусь и соберу сочинения. Надеюсь, будет полный порядок?..

Особо великого уныния эта неожиданность, впрочем, не вызвала. К сочинению по картине «Опять двойка» все были в общем-то готовы. Да и отсутствие Эммануила Львовича в классе позволяло… Что и говорить, кое-что позволяло… Правда, тем, кому невмоготу было без этого.

Деваться некуда, мы достали листочки и склонились над ними. Ну и сочинение. Смехота! Уж не разыгрывает ли он нас? Ведь его впору в третьем классе писать, а не в седьмом…

И тут мною вдруг овладело жуткое искушение. Сдавшись ему без боя, я выскользнул в коридор и в приемной директора предстал перед тетей Зиной с необычной мольбой:

— Дайте мне, пожалуйста, четыре листочка и копировальную бумагу.

— Это зачем еще? — удивилась секретарша.

— Тс-с-с, — я прижал палец к губам, кивая на дверь, ведущую в кабинет Мумина Ахмедовича. Тетя Зина поняла мои опасения.

— Директор на уроке.

И не задавая более вопросов, она скучно протянула мне все, что я просил. Вернувшись в класс, я быстро извлек машинку из кобуры, поставил на парту и, быстро разобравшись что к чему, сделал пирог из двух листов, которые прослоил копировальной бумагой, и вставил пирог в каретку.

Пирог был пока сырой, его только предстояло испечь. Была, правда, тревога, что Эммануил Львович может попросту не принять сочинение, отпечатанное на машинке. Но с другой стороны, никто и никогда не предупреждал нас, что нельзя приносить в школу на урок пишущую машинку, а также печатать на ней сочинения. К тому же, я часто слышал от лейтенанта Барханова, что можно все, что не запрещено Законом. Словом, стоило рискнуть…

Кое-какой навык у меня уже был. Ведь я все-таки, как ни крути, редактор отрядной стенгазеты «Улыбка». И мне уже несколько раз приходилось самому печатать на машинке некоторые заметки — чтобы красиво было. Тетя Зина разрешила печатать на своей только раз, а в остальные пришлось ездить на велосипеде в управление рудника, где работал отец. Начальником. Но все равно он не разрешал, чтобы наши заметки печатала его секретарша тетя Лена.

— Твоя газета — твои и заботы, — холодно сказал отец. — Хочешь, чтобы было отпечатано — взнуздывай машинку сам. Разрешаю, когда будет свободна. Но об этом ты не со мной, а с Леной договаривайся, ее это хозяйство, ее конь.

Сам так сам. Тетя Лена слегка обучила меня обращению с машинкой. Я отпечатал на ней уже с десяток заметок. Но так, как это умела тетя Лена, и не мечтал обучиться. Я скакал указательным пальцем с клавиши на клавишу, как горный козел по головокружительным кручам, а тетя Лена печатала на «Оптиме», словно играла на рояле. Она, как и положено настоящему музыканту, могла не смотреть на клавиши, но исполняла текст без помарок. У музыкантов это называется — «играть с листа».

Я же шагал по клавишам, словно увалень. Но все равно мне почему-то нравилось печатать на машинке, работа не утомляла. Казалось волшебством — утопая, клавиша высекает букву, за ней другую, и вот уже они, словно оловянные солдатики, сбегаются в строй, занимают порядок, живут по строгому уставу — всегда подтянуты, стройны и ничем не напоминают неразборчивый бурелом почерка некоторых моих одноклассников, а немного — и мой собственный.

Итак, вызывая смешки у ребят, я водрузил машинку на парту.

Все с интересом наблюдали сейчас за моими действиями, а я принялся невозмутимо отплясывать пальцем на ступеньках клавиш. Класс наполнился непривычным клекотом. Не знаю, мешал ли ребятам мой стук, никто ни слова не сказал. Уж больно всем интересно было, что учитель скажет.

К возвращению Эммануила Львовича я успел отшлепать целую страницу. Сочинение уместилось на ней целиком. Я аккуратно разлепил пирог и первый экземпляр отложил в сторонку. Второй решил оставить себе — «на контроль», как обычно говорила тетя Лена, пряча копию. Спрятал в футляр и машинку. Просматривая готовую работу, с огорчением обнаружил, что юная, только что из магазина, машинка страдает заметным изъяном — буква «о» пробивается насквозь, вместе с бумагой. Текст зиял скважинами. Наверное, если бы у машинки доставало сил печатать на жести, с ее помощью можно было бы легко изготовлять дуршлаги, колошматя по металлу одной лишь литерой «о». А если работать беспрерывно, то запросто можно было открыть цех по изготовлению этой уважаемой кухонной утвари…