Павел Шуф - Приключения юнкора Игрека

Мы уныло поплелись в гостиницу, уже понимая, что произошло. Но в фойе я все-таки не выдержал и подошел к окошку знакомой нам регистраторши:

Посмотрите, пожалуйста, еще раз сто двенадцатый…

Быков проживает, — отозвалась вскоре регистраторша.

А там не записано — кто он. Где работает? — с надеждой спросил я.

Все зафиксировано, — кивнула она. — Все как положено… Вот, пожалуйста — Быков Василий Карпович… Начальник геодезической экспедиции… Прибыл на зональный семинар геодезистов.

«Ну и что с того! — подумал я. — Все равно человек очень интересный».

Как говорит Акрам — «Доверяй локатору, но гляди в оба». А еще — «Поспешишь — айсберг насмешишь!» И еще: «Якорю — и тому не безразлично, на каком дне лежать».

Между тем дело шло к звонку на первый урок. Первый урок последнего дня перед весенними каникулами. Злые друг на друга и вконец расстроенные громовой неудачей, мы поспешили в школу и вошли в вестибюль вместе со звонком.

Первым уроком сегодня была физика. Это еще ничего. Сегодня, слава каникулам, не среда, а значит нас не будет дразнить яичница. Это было бы весьма некстати — в хлопотах и поездках мы, конечно же, не успели пообедать.

У дверей класса, в коридоре, почему-то стояла парта. Обогнув ее, мы вошли в класс. Урок уже начался.

— Проходите! — сухо кивнул Николай Алексеевич и, поспешив к своему месту, мы вдруг с удивлением обнаружили, что нашей с Борькой парты… нет. Нет как не было, и только зияет зазор, где она стояла.

— Садитесь же! — с издевкой пригласил Николай Алексеевич. — Не мешайте вести урок.

— Но… — протянул я. — Но… Наша парта…

— Ваше место? — выкрикнул Николай Алексеевич, простирая сухонькую руку со сверлящим и негодующим указательным пальцем. — Вот и садитесь как хотите. Безобразники какие!.. Знаю я ваши штуки! Парту в коридор вытащили, и еще глумятся. Комедию, понимаешь, устроили. После урока к Леопарду Самсонычу пойдете!.. — Николай Алексеевич нервно ходил вдоль доски, бросая на нас с Борькой высоковольтные взгляды. Его зрачки, казалось, сейчас превратятся в шаровые молнии и, выполняя волю разгневанного учителя, полетят за нами вдогонку.

Только сейчас мы поняли, что за парта встретилась нам в коридоре. Эта была наша с Борькой парта. Но кому понадобилось вытаскивать ее в коридор? Ерунда какая-то…

— Можно, мы занесем? — смиренно спросил Борька, косясь в сторожу двери и избегая встречи с шаровой молнией.

— Нетушки, голубчик! — запротестовал Николай Алексеевич. — Вы этак мне урок в балаган превратите. Идите-ка лучше туда, к своей парте, и сидите там. А дверь можете открыть…

Делать было нечего. Мы поплелись к двери, раскрыли обе створки и, придвинув к двери парту со стороны коридора, сели за нее, ловя насмешливые взгляды наших товарищей. По лицу Кати Суровцевой прогуливалось, как по бульвару, откровенно разодетое в пух и прах — Ликование.

Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Обернулся — Наталья Умаровна. В глазах — изумление.

— Вы чего это тут? За дверь выставили? Оригинально… А парту-то зачем наказывать!..

Я устало вздохнул. Ну что мы сейчас можем доказать? Наталья Умаровна ушла, ворча:

— Горе, а не класс на мою голову. Цирк какой-то…

Добродушного нашего старичка Николая Алексеича было просто не узнать. И куда только подевались его всегдашнее лукавство, шутки, вдохновение, обычно бросавшие его в несметную подсобку, откуда он доставал удивительные приборы и поражал нас волшебными опытами. Скучным, бесцветным, совсем незнакомым голосом рассказал он нам тему, а потом начал опрос, и до конца урока не вставал со стула.

Прозвенел звонок, мы внесли парту в класс, поставили на место и уставились на Николая Алексеевича, ожидая, что сейчас он выполнит свою угрозу и отведет нас к директору. Но Николай Алексеевич устало махнул нам рукой и, сгорбившись, поплелся в подсобку. Мы переглянулись. Что такое? Что все это значит? Кому понадобилось вытаскивать в коридор нашу парту? Почему так подавлен Николай Алексеевич?

Ну и дела. Тут — каникулы! Казалось бы, выкинь из головы школу — и думай о веселых вещах. Как же, выкинешь… Вопросы — один другого сложнее — поднимались из глубины нас самих, как молчаливые, притопленные бомбы. Шевельнись — взорвутся. Не шевелись — и взорвешься сам. От нетерпения. От любопытства. От жалости…

Бр-р-р! Незавидный выбор: шаровые молнии или минное поле…

В вестибюле Лена Авралова вывешивала огромный лист ватмана — план на весенние каникулы.