Нэнси Фармер - Земля Серебряных Яблок

Люси неохотно принялась за работу, оставив столько грязи, что Джеку пришлось заново перемывать овощи.

— Расскажи сказку! — упрашивала она отца, дергая его за рукав.

— Позже, принцесса — пообещал Джайлз. — Мне еще нужно остролист развесить вокруг дымовых отверстий. Мало ли что может пробраться сквозь них в дом — в нынешнее-то время года!

— Давай я все сделаю, — вызвался Джек.

Отцу, с его хромотой, взбираться по приставной лестнице было непросто, и, хотя тот любил приносить свою боль в дар Господу, порою он с превеликим облегчением перепоручал ту или иную работу сыну.

— Ладно. Нечего тебе сидеть сложа руки. — Отец сел и подхватил дочку на колени.

«Ну и пожалуйста», — подумал Джек.

Когда-то он не на шутку обижался на такое обращение, однако теперь научился лучше понимать отца. Джайлз Хромоног на самом деле не был человеком жестоким; он просто-напросто отчаялся и разочаровался в жизни. В детстве он натерпелся с лихвой и полагал, что Джек более счастливой участи не заслуживает.

«Зато о семье отец заботится ревностнее любого другого», — преданно подумал мальчик.

Джек вскарабкался к дымовому отверстию с одной стороны крыши. Поглядев через весь потолок, он видел и противоположную дыру. Мышь, негодующе пискнув, зарылась в соломенную кровлю. Джек закрепил остролистовые ветки и спустился вниз.

Мать пекла в золе очага особые йольские лепешки. Из самой лучшей овсяной муки, смягченной медом и вкусным гусиным жиром. Края лепешек вытягивались наподобие лучей солнца, а в середине у каждой проделывалось отверстие. Получался амулет против троллей, которые в это время года, сами понимаете, кишмя кишат. Вообще-то своими глазами троллей видели только Бард да Джек, и то далеко за морем, но мать говорила, что лишняя предосторожность не помешает.

К тому времени, как солнце опустилось за западные холмы, вся семья собралась на пиршество в честь Великого Йоля. Отец нагрузил Ромашку корзинами с тушеным гусем, лепешками и репой. Люси семенила впереди, а Джек брел следом, нагруженный мехами с сидром. Длинные синие тени путников скользили по заснеженным полям. Над дорогой витал дым дюжины кухонных костров. В животе у Джека забурчало. За весь день у него маковой росинки во рту не было: чтобы побольше места осталось для праздничного угощения.

И оно того стоило. Столы на козлах, повсюду расставленные в доме вождя, просто-таки ломились от снеди. Тут и пирожки с крольчатиной и с куропатками, и расстегаи с голубятиной, и жаворонки в тесте. Тут и копченая пикша, и солонина. Несколько видов сыра и ячменные лепешки, щедро намазанные топленым салом. А на десерт — целые корзины чуть сморщенных, но по-прежнему вкусных яблок. Семьи приносили с собой, кто что может, а те, у кого нет ничего, — как, скажем, вдова кожевника с детьми, — угощались чем и сколько хотели.

Каждый дом потчевал односельчан своим особым печевом: пампушками из ячменной муки с тмином, мушмулой в соли, хлебцами с привкусом золы, в которой и выпекались. А лучшим лакомством все считали мамины лепешки благодаря подмешанному в них меду.

Самое внушительное блюдо поставлял вождь: овечью голову, расколотую надвое, так, что можно было угоститься и мозгом, и языком. Подавалась голова на огромном деревянном подносе, со всех сторон обложенная ломтями баранины. Поднос обрамлял декоративный узор из вареных яиц, репы и лука, и в каждом углу красовалось по овечьей ноге.

Селяне ели до отвала — пока щеки не залоснились от жира. Один за другим дети помладше засыпали; их переносили в соседний дом. Приглядывать за ними поставили Пегу; она же поддерживала там слабый огонь в очаге. Джек порадовался про себя, заметив, что и Пегу не обделили. Жена вождя подарила ей новое платье. Поношенное, конечно, но из хорошей шерсти и не слишком замызганное.

А до того Пеге позволили положить себе на поднос всяческой снеди. Сгорбившись, девочка проворно набивала рот, как будто боялась, что еду у нее отнимут. У Джека снова заныло сердце, как тогда, во время обряда Малого Йоля. Каково это — всю жизнь быть рабыней? Он прожил в рабстве всего-то несколько месяцев, но и это было ужасно.

А ведь Пега — не единственная рабыня в деревне. Огонь в кузнице поддерживают двое дюжих, молчаливых здоровяков. Весь день рубят дрова, а на ночлег устраиваются в хлеву, вместе со скотиной. Их отец, родом из Беббанбурга, продал сыновей на север: они-де соображали туго.

А сами они что на этот счет думают? — гадал Джек, глядя, как эти двое поглощают пищу в темном углу зала. Они ни с кем не разговаривали, даже друг с другом. Может, немые? Каково это — быть проданным в рабство собственным отцом?