Нина Данилевская - Тайна «каменного кольца»

Таня вздохнула.

— Хорошо бы Дмитрию Николаевичу рассказать о Яне.

Леня кивнул: он понял сестру.

Дмитрий Николаевич Капустин, учитель географии в школе, был давним другом дедушки. Захар Игнатьевич всегда прислушивался к его советам, хотя географ был значительно моложе годами.

Капустин считался своим в семье Кравцовых. В их квартире у него даже было «собственное» кресло, низенькое, с потертой обивкой, но очень удобное.

...День, когда Захар Игнатьевич должен был решить будущее Яна, наконец, наступил. Как нарочно, Таню в этот день задержали в школе после уроков. В гости приехали немецкие друзья из Артека.

Таня, как и Леня, была отличницей по немецкому языку. Ей поручили прочесть гостям приветственное стихотворение, рассказать о школьных делах.

По настоянию дедушки, считавшего, что дети должны свободно владеть хоть одним иностранным языком, Таня и Леня с малых лет изучали немецкий, знали этот язык почти как родной. Сегодня Таня очень рассеянно слушала, что говорили немецкие ребята, она еле-еле могла усидеть на месте.

Как только прочла стихи, шепнула пионервожатой, Насте Кудрявцевой:

— Можно уходить? Мы потом побеседуем.

Настя укоризненно прищурила красивые синие глаз!

— Когда же потом? Ведь они уедут.

На лице девочки отразилось такое огорчение, что Hастя шутливо дернула ее за косичку.

— Что такое стряслось, Танюша?

Однако мучить расспросами не стала. За это и любили девочки старшеклассницу Настю. Душевный человек он и все без слов понимает.

— Хорошо, беги, — только и сказала Настя.

Домой Таня не шла — летела. Во дворе она услышала Машин голос:

— Иси, Каро! Играй мячиком. Почему ты не слушаешься?

Пудель ничего не понимал. Сидел, насторожив уши, следил за каждым движением Маши.

— Он разучился, понимаешь? — затараторила Маша при виде подруги. — Может, простыл в дороге?

— Сама ты простыла! Мяч, Каро, мяч, играй!

Подражая Яну, она толкнула ногой пестрый резиновый мяч. Пес принялся подталкивать его носом, катать по дорожке. Забыв о неудаче, Маша хохотала.

— Видишь? Командовать надо, как положено, без лишних слов. Где Ян?

— Его и Леню позвал дедушка.

— Неужели в столовую?

— Нет, в честнопионерскую. Туда и Дмитрий Николаевич прошел.

— Тогда порядок! — И Таня, подпрыгивая на ходу, умчалась.

Столовая считалась официальной комнатой. Там принимали гостей, обедали, иногда выслушивали неприятные нотации взрослых.

«Честнопионерская» — совсем другое. В сущности, это дедушкин кабинет. Он очень маленький — едва помещается письменный стол, два кресла. Здесь дедушка читает газеты, работает.

В кабинете часто велись самые задушевные беседы о ребячьих делах, об учебе. Считалось позором не выполнить обещание, данное в стенах «честнопионерской», — отсюда и название комнаты.

Сейчас здесь шел семейный совет, в котором принимал участие Капустин. Таня уселась на сундуке возле открытых дверей — послушать. В самой комнате примоститься было негде. Дедушка и Дмитрий Николаевич сидели на своих излюбленных креслах. Дядя Боря и Леня ютились на табуретках, принесенных из кухни. Ян стоял у входа и говорил.

Лицо Лени светилось радостью. Таня безошибочно заключила: самое главное решено — Ян остается с ними. Юный артист теперь рассказывал о своей жизни.

Невеселой была короткая биография мальчика. Отец Яна, чернорабочий фабрики обувного магната в Варшаве, эмигрировал с сыном в Германию, куда позвал их дальний родственник.

— Я тогда был совсем маленький, — говорил Ян, — мама умерла, и нам очень трудно жилось. Папа поверил пану Стаху. Они в молодости были друзьями. Все оказалось обманом. В Германии даже на кусок хлеба не удалось заработать. Поляков там презирают.

Голос мальчика дрогнул. Дядя Боря поспешно прервал его:

— А родственник не помог вам?

— Ему наплевать было на нас и на свою родину. Когда взяли верх нацисты, пан Стах начал работать с ними. Он стал осведомителем гестапо и неплохо зарабатывал доносами.

— Почему же вы не уехали? — не вытерпела Таня.

— Куда? — Ян горько усмехнулся. — Пришла война, у нас не было ни злотых, ни марок. Отец поссорился с паном Стахом, хотел уйти со мной хоть на улицу, только бы не жить у предателя. Пан Стах донес, что отец коммунист и вор. Папу бросили в тюрьму, там он и умер. Отец чужой тряпки никогда не брал и в политику не вмешивался.

— С кем же ты остался? — спросил Дмитрий Николаевич.

Худое, с бородкой клинышком лицо его, чем-то напоминавшее лицо Дон-Кихота, было печально.