Михаил Матюшин - Сокровища ангуонов

Очутившись за оградой в знакомом бурьяне, я еще долго полз вдоль ограды, обжигая руки и ноги о крапиву. У меня кружилась голова: так одуряюще пахла потревоженная полынь. К счастью, бурьян начал редеть, и я вскоре уткнулся в насыпь. Здесь можно было выпрямиться, что я и сделал с большим наслаждением. Было спокойно вокруг, ничто не нарушало сонную тишину раннего утра, лишь море глухо шептало да жалобно попискивал куличок, должно быть, отбившийся от стаи.

Заметно светало. Надо было торопиться, а то еще без меня Гамлер мог увести отца неизвестно куда.

Вот и знакомый сарай. Я хорошо изучил хитроумные задвижки, которые понаделал Коська, и без особого труда открыл дверь. Коська спал, свесив кудлатую голову.

— Вставай, Коська, быстро вставай! — начал я расталкивать своего друга, но он лишь мычал во сне, даже отвернулся к стене.

Тогда я дернул его за ухо — он вскочил, ошалело похлопал глазами и снова уткнулся в рукав ватника, который служил ему подушкой. Ясно, дурака валял Коська, проснулся, а вставать не хочет — я стащил его на пол.

— Ну, чего ты, как тигр, на меня набросился? — сказал Коська и ухмыльнулся: мол, вот я тебя разыграл. — Чего ты прибежал?

— Вставай, Коська, беда!

— Какая беда, чего ты там шепчешь?

Я шепчу? А мне казалось, что я кричу так, что даже часовые в нашем дворе слышат.

— Скорее, Коська, надо предупредить Илью, Гамлер хочет забрать сокровища!

— Какие еще сокровища? — недоуменно таращил заспанные глаза Коська. Он уже не разыгрывал меня, просто никак не мог понять, в чем дело. А когда сообразил, даже присвистнул от огорчения.

— Так бы и говорил, а то «сокровища», Гамлер! Погоди-ка, это тот самый, который на шхуне чуть было нас не застукал?

— Ну да! Знаешь, Коська, — захлебывался я от возбуждения, — мой отец никакой не малиновый, а самый настоящий красный. Они долго вчера говорили про сокровища, только, понимаешь, отец за то, чтобы преподнести их в дар Советской Республике, а Гамлер себе забрать хочет. У вас, говорит, господин Арканов, другого выхода нет. А я через гробницу пролез! И меня в экспедицию! Зачем я ему понадобился, Коська?

— Чудак-человек! Ты же сам говоришь, что твой отец не хочет отдавать сокровища белым, вот, значит, тебя в заложники, чтобы твой отец не дрыгался, — разъяснил Коська. Этот Коська понимал решительно все и во всем разбирался. — А это очень просто. Они же так и Семена обхитрили.

— Какого Семена?

— Здорово живешь, он ничего не знает! Того, который нас с тобой от старых казарм шуганул, помнишь, еще крикнул: уходите, идолы, а то как полыхнет!

— Ну и что же?

— А то, что Семена этого беляки заарестовали третьеводни. Пронюхали, понимаешь, и пришли за ним, только его дома не оказалось, а они вместо него взяли тетю Марусю и Славку маленького в заложники. Вот Семен и пришел: жалко ведь, сын и вообще, а его и сцапали. Крюков говорит…

Что сказал Крюков, я так и не узнал в то утро. Коська вдруг прикусил язык и подозрительно посмотрел на меня. Я сразу даже не понял, в чем дело, а когда понял, то задохнулся от обиды. Коська, мой единственный друг-товарищ, не доверял мне, а я-то через гробницу лез, бежал к нему, чтобы предупредить…

— Что, думаешь, подослали меня? — с трудом выдавил я и отвернулся. Наверное, было пыльно в сарае, и в глаз мне попала соринка. — Думаешь, сговорились, да? Думаешь, мы вместе с Гамлером?

— Погоди, Климка, чего ты? — забеспокоился Коська, попытался заглянуть мне в лицо, но я, закрывшись рукавом, выбежал из сарая. Еще не хватало, чтобы он увидел у меня на глазах слезы!

Теперь я не прятался, шел во весь рост, мне было все равно. Часовой у водокачки? Ну и пусть остановит, пусть задержит даже — я не побегу, пусть! Поднял камень, запустил его в бухту — японец оскалил свои желтые зубы, он смеялся: рускэ мальчик балуется, мальчик играет, хоросо!

Жалобно пискнул кулик, черкнув крылом над моим ухом, и пропал.

О гробнице я вспомнил лишь тогда, когда открыл калитку и оказался во дворе музея. Часовые не остановили меня, а тот, что сидел на крыльце, даже открыл дверь. А если бы и остановил? Ну и что же? Ничего не изменилось бы, все равно все против меня. А папка? Эх, папка, думает, я ничего не понимаю… Посмотрел так, хоть уходи обратно. Разве я не заметил, как он недовольно нахмурился? Даже не спросил, где я был в такую рань, ему, наверно, было бы лучше, если бы я не вернулся вовсе.

Ему было бы лучше.

На этот раз, прежде чем войти в дом, Гамлер вежливо постучал. Он вошел, окинул быстрым взглядом наше пристанище и, очевидно, остался доволен, спросил, тонко улыбнувшись: