Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

Поторапливайся, Джон!

Я снова впрягся в санки, рванул с места так, что Лорна наверняка вылетела бы из них, если бы ее не удержали крепкие ручонки Гвенни. Через час мы уже были дома, и все собаки фермы приветствовали нас нестройным, но радостным хором.

Сердце мое трепетало от волнения, а щеки горели карче, чем костер. Дунов, Понравится ли Лорне наша ферма? Понравится ли Лорна матушке? Но Лорна не промолвила ни словечка: она лежала, не поднимая тяже­лых век. Матушка тоже ничего не сказала: узнав, что я привез Лорну, она разразилась бурными рыданиями.

Санки стояли у открытых входных дверей. Гвенни выпрыгнула из них, и там оставалась только Лорна. Все наши столпились на пороге. Впереди всех, конечно, была Бетти с огромной метлой, за ней — Анни и матушка, а Лиззи стояла чуть поодаль. Взяв матушку за руку, я подвел ее к саням.

— Ты должна взглянуть на нее первой, — сказал я. — Посмотри, может быть, ты признаешь в ней свою дочь?

Когда матушка отогнула воротник мехового полушубка, руки ее задрожали. Лорна спала. Матушка наклонилась, поцеловала ее в лоб и сказала:

— Благослови тебя с ней Господь, Джон!

И снова заплакала.

— А теперь, полагаю, мы должны ее малость потревожить, — сказала Бетти озабоченным участливым тоном. — Ну-ка, Анни, бери ее под руки, а я возьму за ноги.

Они подхватили Лорну и внесли ее в дом. Все жен­щины бросились к Лорне, и я понял, что моя помощь ей больше не нужна. Вернувшись к саням, я сгреб Гвенни в охапку и принес ее на кухню. Здесь я поставил перед ней горшок с беконом и горохом, и Гвенни, набросившись на еду, стала уписывать ее за милую душу.

Я спросил ее, почему она позволила двум пьяным пар­ням ввалиться в дом, и когда она рассказала, как было дело, мне осталось винить в этом только себя самого. Любезные читатели, видимо, помнят, что мы договорились об одном громком стуке и двух потише. Так вот, когда нелегкая принесла тех осоловелых негодяев, один из них, пьяный, что называется, в дым, стукнул громко, а другой, что потрезвее, постучал дважды — чуть повежливее и по­тише. После этого Лорна бросилась к дверям и с готов­ностью отодвинула засов.

Обо всем этом Гвенни рассказала мне с набитым ртом и облизывая ложку. А затем из гостиной известили, что Лорна пришла в себя. Я немедленно встал, но прежде чем уйти, посоветовал Гвенни, пока она среди нас, попри­держать язычок и не слишком доверять женским сло­вам.

Лорна сидела в кресле у огня, обложенная подушками. Глаза ее были широко раскрыты, но, судя по всему, она не понимала, что происходит.

— Выйдите все, кроме матушки, — сказал я тихо, но достаточно твердо.

Когда все вышли, матушка сказала:

— Мороз по-прежнему у нее в мозгу, Джон, Я слыша­ла, такое бывает.

— Она узнает — непременно узнает меня, — убежденно сказал я. — Нужно просто посидеть рядом, а остальное придет само собой.

Я был уверен: Лорна узнает меня среди миллионов людей, только не нужно мешать ей. И я сел подле Лорны, возложив дальнейшее на природу, время и волю самой Лорны. И сейчас же глаза ее, смотревшие на меня с со­мнением и как бы издалека, засветились нежностью и добротой, а потом вспыхнули от любви и доверия. Ее ма­ленькие ручки наощупь отыскали мои — огромные, надеж­ные, сильные, — и, затрепетав, замерли между моими го­рячими ладонями.

Так мы и сидели, боясь пошевелиться, боясь даже ото­рвать взгляд друг от друга, преисполненные покоем, сча­стьем и надеждой на то, что мир будет милостив к нам... Рядом раздался всхлип, а потом матушка попыталась сде­лать вид, что она только закашляла. Поняв, кто перед ней, Лорна встала на ноги и стремительно бросилась к старинному дубовому креслу, где с клубком пряжи и спи­цами сидела матушка.

Лорна, взяв работу из рук матушки, отложила ее в сто­рону и, преклонив колени, возложила руки матушки себе на голову, взглянув на матушку с покорностью и смире­нием.

— Благослови тебя Господь, прекрасная мистрисс, — проговорила матушка, склоняясь над Лорной. — Благосло­ви тебя Господь, мое дорогое дитя!

Так Лорна нашла кратчайший путь к сердцу матуш­ки, — как когда-то нашла к моему, — и это был путь жа­лости и сострадания ближних, осененный красотой, моло­достью и добротой самой Лорны.

Джереми Стикльз, задумав атаковать Дунов, отбыл собрать войска куда-то на юг. Он покинул нас еще до на­ступления холодов, а потом, когда ударили морозы, ни о каких военных действиях уже и речи быть не могло. Ска­зать по правде, меня нимало не заботило, как долго про­стоит такая погода, потому что еды и топлива в доме было предостаточно. Я вообще не желал скорого возвращения мастера Стикльза, потому что его появление в нашем до­ме было чревато сумятицей и неразберихой. Дуны же, — я был уверен в этом,— не явятся за Лорной до тех пор, пока не растает снег. Конечно, о том, куда подевалась их королева, они разнюхают, причем довольно скоро. Марвуд де Уичхолс, водивший с ними дружбу, почти наверня­ка узнал меня и обо всем рассказал Карверу Дуну. Я с удовольствием представил себе, как взбесился Карвер, узнав, кто умыкнул у него из-под носа ту, которую многие годы прочили ему в невесты и которую он чуть не уморил голодом, когда она пошла против его воли. Повторяю, я был совершенно уверен в том, что вся эта шайка не скоро нагрянет к нам в гости, и я не однажды говорил Лорне, что у нас на ферме она в полной безопасности и что здесь ей не просто рады, но в глазах всей Плаверз-Барроуз она подобна майскому цветку.