Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

Услышав такое, я тут же воспылал ненавистью к Чар­ли — еще большей, чем к Карверу Дуну.

— Я ему засмотрюсь, — прорычал я, сжав кулаки, — я ему покажу, где раки зимуют!

— Мастер Ридд, — всплеснула руками Лорна, — да ведь вы хуже Карвера Дуна! А я-то считала вас мягким, добродушным человеком. Дуны хотят, чтобы я пообещала и даже поклялась, что выйду замуж за самого старшего из двоюродных братьев, то есть за Карвера Дуна, который вдвое старше меня — ему тридцать пять лет. Вот почему, мастер Ридд, я подала вам знак, накинув черную шаль на белый камень. Дуны не однажды указывали мне на то, как это важно для мира в нашем роду и для моего собственного блага. Но я и слышать ничего не хотела — и не хочу,— хотя дядюшка Каунселлор пустил в ход все свое красноречие, дедушка снова и снова просит хорошенько все обдумать, а Карвер кривит такие улыбки, что у меня мурашки по коже ползут. И Карвер, и его хитроумный батюшка хотят силой сломить мое упрямство, но сэр Энсор решительно против этого. Поэтому они вынуждены отложить свои планы на будущее, но я знаю, они ни перед чем не остановятся, когда почувствуют, что дедушка слаб и немощен и не сможет им помешать. У меня и так немного было свободы, а теперь и половины от нее не оста­лось. За мной подглядывают, меня стерегут на каждом шагу, и если бы не сметливость и отвага моей дорогой Гвенни Карфекс, я бы сейчас не смогла встретиться с вами. Сейчас она — мой главный защитник, и с нею од­ной - раз уж остальные меня оставили — я надеюсь одо­леть всех своих врагов.

Слезы упрека и скорби наполнили ее нежные черные глаза. Тогда, вместо оправдания, я коротко рассказал ей о том, как меня вызывали в Лондон. Услышав новости и увидев, что я ей привез из столицы,- а привез я жемчуж­ное колечко, украшенное сапфиром, — она заплакала еще горше, а затем приблизилась ко мне и села рядом. Я при­поднял ее левую ручку, и не успела она понять, что я де­лаю, как я надел ей колечко на палец.

— Какой вы, однако, хитрый, мастер Ридд! — зардев­шись, сказала Лорна. — А я-то думала, что вы слишком простодушны, чтобы додуматься до такого. Какая сноров­ка! Недаром в тот день, когда мы встретились впервые, вы занимались рыбной ловлей.

— Но поймал ли я вас, моя маленькая рыбка? А мо­жет, это всего лишь пустая надежда, которой я буду те­шить себя до конца дней своих?

— Ни то и ни другое, Джон. Вы мне очень нравитесь, и все же вы меня еще не поймали. Если же вы будете сдержанней и терпеливей, привязанность моя возрастет. Что же до пустых надежд, то это удел других, а не ваш, хотя и вам я не сказала своего последнего слова.

Слезы все еще блистали в ее глазах, но на этот раз она плакала еще и потому, что ей страстно хотелось лю­бить меня так, как любил ее я. И она, полусмеясь, полу­плача, коснулась губами моего чела, на котором лежала печать тревоги, сомнения и неистребимого желания. За­тем она сняла колечко с белоснежного пальчика и протя­нула его мне, и, заметив, как вытянулось мое огорченное лицо, трижды поцеловала меня и, вложив колечко мне в руку, тихо и серьезно сказала:

— Джон, я не смею сейчас принимать это, потому что боюсь обмануть вас. Я постараюсь полюбить вас так, как вы того заслуживаете и ждете от меня. Сохраните это колечко до лучших времен. Что-то подсказывает мне, что они наступят — и очень скоро.

Тысячу раз поцеловал я руку, которую она вытянула перед собой, чтобы сдержать мой порыв, тысячу раз по­клялся, что не мыслю жизни без нее. И в глазах ее, опу­шенных черными ресницами, было столько света, что я отвел взгляд, покоряясь всевластию ее победоносной кра­соты.

— Дорогая, дорогая, жизнь моя, любовь моя,— шеп­тал я, погружаясь в облако ее волос,— долго ли мне ждать, долго ли надеяться, долго ли сомневаться в том, что ты сможешь полюбить простого, невежественного фермера?

— Не смей так говорить о себе! Ты вовсе не невежда, ты знаешь куда больше меня. Ты учился в лучшей школе Западной Англии, ты учил греческий и латынь. Никто из Дунов, кроме дедушки Энсора и дяди Каунселлора, не сможет похвастаться таким образованием. А если я и сме­юсь над твоим девонширским диалектом, то смеюсь я только в шутку, Джон. У меня и в мыслях не было оби­деть тебя.

— Что бы ты ни говорила, ты ничем не обидишь меня, пока не скажешь: «Уходи, Джон Ридд, я полюбила дру­гого».

— Никогда-никогда не скажу я этого, и, значит, никогда не обижу тебя. А теперь извини, Джон, тебе пора возвращаться к матушке. Я никогда и ничем не огорчу ее, потому что крепко полюбила ее по одним твоим рас­сказам.