Лев Квин - +35° Приключения двух друзей в жаркой степи (Плюс тридцать пять градусов)

Дядя Володя смеялся:

— Опять «американку»? Смотри, снова продуешь…

Во время завтрака дядя Володя вдруг встал, откашлялся:

— Внимание! Важное сообщение…

И объявил о предстоящей женитьбе Славы и Риты.

Какой тут поднялся шум! Все бросились их поздравлять, обнимать, чуть не опрокинули наш шаткий стол. Кто-то, кажется Гадалкин, крикнул: «Горько!», и сразу все принялись колотить ложками по своим алюминиевым мискам и скандировать:

— Горь-ко! Горь-ко!

Дядя Володя жестом потребовал тишины:

— Как старший, разъясняю: «горько» кричат только на свадьбе. Так что Слава и Рита вовсе не обязаны целоваться. Дело совершенно добровольное.

Но они все-таки поцеловались. И все им аплодировали, словно они целовались не взаправду, а на сцене.

Потом вспомнили, что оба — жених и невеста — сегодня дежурные по кухне. Гадалкин закричал:

— Товарищи, как хотите, а их и близко нельзя подпускать к пище. Товарищи, это опасный шаг! Товарищи, подумайте! Лично я заявляю решительный протест на самом высшем уровне.

И студенты пошли изощряться:

— Правильно! Насыплют горчицы в компот.

— Или сахара в перловую кашу.

— Или перца в чай.

— А уж что пересолят — точно!

Дядя Володя сказал:

— Ладно, дадим им внеочередной однодневный отпуск для устройства семейных дел. А дежурит пусть следующая пара. — И скомандовал: — Шагом марш, пока мы не передумали!

И Слава с Ритой пошли из лагеря куда глаза глядят, счастливые, взявшись за ручки, как добропорядочные детки старшего ясельного возраста.

— Так кто же все-таки сегодня дежурные? — спросил дядя Володя, проводив их взглядом.

— Я, — поднялась Вера.

— И я, — буркнул недовольно Боря.

Я его очень хорошо понимал. Не слишком приятно возиться с печкой, таскать воду. Да еще в такое время, когда на раскопках добывают один горшок за другим: последние дни студенты открыли богатое месторождение горшков; весь наш объемистый сундук уже набит ими доверху, да еще не меньше десятка самых пузатых сгрудились рядом, защищенные от дождя и солнца листами фанеры.

А вот какое значение для задуманного нами великого дела имело это Борино дежурство, я тогда еще не понимал. Но примчался Сашка, мгновенно все сообразил и мне тоже раскрыл глаза:

— Сегодня ночью роем Чертов курган.

— А как же Боря? — спросил я озадаченно. — Я же еще с ним не говорил.

— Вот сейчас и поговорим. Самый удобный случай, понимаешь?

Все ушли на раскопки, кроме дежурных. Остались в лагере и мы с Сашкой. Для начала, чтобы создать подходящие условия, притащили несколько ведер воды, помогли дежурным мыть посуду. Сашка рассказывал о каких-то мальчиках из какого-то соседнего села, которые самостоятельно разрыли курган и обнаружили там бог знает какие археологические ценности. Он сочинял вдохновенно, на ходу, и я только диву давался, как складно у него все получается.

Козлик шумно восторгалась, переспрашивала, интересовалась подробностями, их Сашка тут же выдумывал в нужном количестве. Но Борю Сашкины сказки, казалось, совершенно не трогали. Он молча водил тряпкой по кружкам и загадочно помаргивал своими белесыми ресницами.

Потом Козлик ушла в магазин за солью, а Боря сел чистить картошку. Делал он это ну просто как настоящий мастер. Длинные тонкие ленты самотеком струились из-под его ножа и не прерывались до тех пор, пока беленькие чистенькие картофелины, булькая, не ныряли в кастрюлю с водой.

Боря сидел на камне, широко расставив ноги, а мы, подперев головы руками, живописно лежали у его ног. Сашка увлеченно излагал свою новейшую теорию землетрясений. У него получалось, что Земля чувствует. Когда люди зарываются слишком глубоко в ее поверхность, она вздрагивает от боли. Так происходят землетрясения.

Я деланно, смеялся:

— Ха-ха-ха!.. Слышишь, Боря, что он говорит! Значит, Земля — не планета, а живое существо.

Сашка так же деланно горячился:

— А роман Станислава Лема «Солярис»? Помнишь, Боря? Там космонавты открыли планету, окруженную океаном, а потом оказалось, что это не океан, а живой мозг.

— Что он говорит, что он говорит, слышишь, Боря?

— Сразу видно: Толька не читал «Солярис», правда, Боря?

Боря не отвечал ни мне, ни Сашке, продолжал невозмутимо чистить картошку. И если бы не внимательные взгляды, которые он иногда бросал на нас из-под опущенных век, можно было подумать, что он совсем не слушает и думает о чем-то своем.

Наконец, отчаявшись, мы решили отказаться от всяких обходных маневров и повести разговор впрямую.