Камил Икрамов - Улица Оружейников

— Джигиты! — начинает речь один из богатых узбеков. — Наш добрый царь Николай, его императорское величество, оказал нам большое доверие.

Только это и успел выслушать Талиб. Мать потянула его за рукав: «Идем, сынок, идем».

Они протиснулись сквозь поток людей, хлынувших послушать, что скажет узбек про царя Николая и далекую войну.

Вторым от паровоза стоял вагон, отличавшийся от всех. У других вагонов широкие двери были сдвинуты, а у этого закрыты на замок. Возле вагона ходила охрана.

— Здесь, наверно, — сказала мать. И не ошиблась.

В маленьком окошке под самой крышей они увидели отца. Лицо у него было встревоженное, но когда он увидел их, засиял улыбкой и стал вытирать глаза рукавом.

— Нашли меня, милые! — дрожащим голосом начал отец. — Хорошо, что нашли! Вот увозят, говорят, кузнецы очень нужны, потому и взяли. Вы не бойтесь за меня: если здоровы будете, и со мной ничего не случится. Я за себя не боюсь, только за вас боюсь…

Мать плакала, а Талиб смотрел на отца и не мог понять, что так вдруг изменилось в нем. Слезы на глазах, улыбка грустная, как у больного, говорит сбивчиво. Что еще говорил отец, Талиб так и не запомнил, только последние слова: «Я обязательно, обязательно напишу, где я. Береги маму, Талибджан!»

Так пришло первое горе, а через несколько месяцев заболела мать. Сначала она еще управлялась по дому и ходила на базар, жаловалась только на боль в животе, потом стала худеть. Еды в доме хватало, сто рублей они долго тянули, и другие запасы были, но мать почти ничего не ела, часто плакала. По ночам боли у нее усиливались, и она тихо стонала и бродила по дворику. Потом мать совсем слегла. Соседки водили к ней знахарок и ученых лекарей — табибов. Они читали молитвы, давали ей пить воду из святых источников, есть землю со святых могил. Мать не сопротивлялась, но и не верила своим лекарям, а русского врача принимать не хотела.

— Умру я, сынок, не увидать мне нашего отца; Ты слушайся дядю Юсупа, больше никого не слушайся, — говорила она.

Однажды дядя Юсуп вопреки ее желанию привел из города русского врача. Мать уже не могла говорить: совсем не было сил.

Врач посмотрел, послушал через коротенькую трубочку, что у нее внутри происходит, помял живот и сказал, что ничем помочь не может. И развел руками:

— Рак!

Талиб сидел на земле между давно остывшим горном и давно замолчавшей звонкой наковальней. Слезы высохли, и от них остались только соленые полоски на щеках, и губы тоже были соленые.

Он не слышал, как отворилась дверь кузницы и вошел дядя Юсуп.

— Талиб! — позвал он, ничего не видя со света. — Ты здесь?

Он взял мальчика за руку, поднял, отряхнул камзол:

— Тебя ищут, ты нужен.

Во дворе людей было еще больше. Все они разделились на две группы: мужчины отдельно, женщины тоже. Квартальный мулла стоял на ступеньках террасы.

— Кто из близких есть у этой женщины, чтобы по законам шариата отвечать перед всеми? Муж есть?

Все знали, что муж покойной Хадичи где-то далеко, если и вовсе не помер. Мулла знал это не хуже других, но древний обычай нарушать было нельзя.

— В Ташкенте ее мужа нет. Он в России, — ответили из толпы тоже по обычаю.

— Есть у нее отец? — опять спросил мулла.

— Ее отец, наманганский мастер уста-Тилля, умер три года назад, — опять ответили из толпы.

— Есть у нее единокровные братья? — громко продолжал вопросы мулла.

— У нее есть только дальний родственник Юсуп-чахоточный, — ответил из толпы Усман-бай.

— Есть у нее взрослые сыновья?

— Нет, у нее только маленький и несмышленый сын Талиб, — опять ответил Усман-бай.

— Кто будет наследником этой женщины?

— Я буду, — неожиданно для всех сказал Усман-бай. — Я буду наследником и опекуном мальчику, я родственник ее мужа.

В толпе зашумели, раздались недовольные голоса, но слова были какие-то глухие, невнятные.

— Так не годится, — из группы женщин возразила бабушка Джамиля. — Так не годится.

Мулла стоял невозмутимо и ждал, что будет дальше.

— Я буду наследником, я опекуном буду. Мне ихнего имущества не надо, я из любви к родственнику возьму все на себя, — сказал опять Усман-бай.

В это время к мулле подошел дядя Юсуп и указал на Талиба, стоявшего в дверях кузницы.

— Вот сын Хадичи — Талибджан. Ему двенадцать лет. Он умный мальчик.

— Правильно! — крикнула бабушка Джамиля.

— Пусть сын будет наследником, по закону! — прозвучал из толпы мужчин голос Тахира-поденщика — сына бабушки Джамили. — Усман-бай никому добра не сделал. Только живот свой любит.