Эдуард Веркин - Спасти Элвиса

– Я... – Питер снова краснел просто стремительно.

– Что ты такое говоришь? – спросила Тоска. – Что Питер мог тут искать?

Я театрально пожал плечами.

– Действительно, – сказал я, – что же Питер тут мог искать... Мой томагавк? Или мои записи? Или смысл жизни? Или еще что-нибудь невероятно ценное.

– Да ничего я не искал... – Питер резко вспотел. – Ничего...

– Покажи правую руку, – потребовал я.

– Зачем? – съежился американец.

– Как это зачем? Просто. Покажи.

– Я не хочу...

– Пит, давай не усугублять, а? – попросил я. – Или ты хочешь испытать, кто кому круче морду набьет? Так я могу тебя заверить, что я это сделаю лучше, и быстрее, и даже больнее. Тебе, Питер, хоть раз в жизни морду чистили? У вас там в Америке жизнь спокойная, а у нас тут, знаешь ли, варварство. Чуть что – сразу в глотку друг другу вцепляемся. Раша, ничего не поделаешь. Начищение морды – довольно неприятная процедура, могу тебя заверить. При этом может нос сломаться, могут зубы выскочить – и все усилия зуботехников быку под хвост... А кровищи бывает – море!

– Что тут происходит?! – занервничала Тоска.

– Покажи руку, – повторил я ласково. – Не вынуждай. Я человек крайне миролюбивый, Антонина знает. Но в случае вооруженного конфликта... Короче, беспощаден бываю.

Питер нерешительно помотал головой.

– Покажи... – прошептала Тоска.

Питер вытащил из-за спины руку. Поперек пальцев краснела неглубокая бороздка. Как будто по этим пальцам ударили чем-то. Хорошо так ударили, с чувством.

– Что это?

– Это, Антонина, след, – ответил я. – А теперь я тебе покажу, от чего этот след.

Я подошел к старому фамильному комоду и сунул руку в широкую щель между стеной и комодом.

И достал крысобойку. Такую, средней степени негуманности – без зубов, шипов и прочей разрушительной механики. Простая пружинная крысобойка, убивает, но не калечит.

Я передал прибор Тоске и сказал:

– Как видишь, милая Антонина, изгиб вот этой скобы полностью соответствует следу на пальце нашего американского друга. А это значит, он простирал свои пальцы за комод.

– Зачем ты полез за комод? – спросила Тоска.

Питер отвернулся.

– Прекрасный вопрос, Антонина! Зачем наш заокеанский друг Питер сунул свои пальцы за комод? Я отвечу на этот нелегкий вопрос. Вернее, не отвечу, а кое-что продемонстрирую. Правда, для этого мне надо на секундочку выйти. Поэтому, Антонина, присмотри за мальчиком, – я подмигнул Тоске, – а то вдруг он выскочит в окно! Кстати, тут пятый этаж.

– Да... – растерянно сказала Тоска, – я присмотрю...

Я обернулся быстро, буквально за пару минут. Вернулся с подносом. На подносе было кое-что квадратное, накрытое тяжелой плюшевой салфеткой.

– Итак, дамы и господа, – я даже чуть поклонился, – здесь, под этой завесой хранится... короче, лучше продемонстрирую.

И я сдернул салфетку.

– Ой! – радостно воскликнула Тоска. – Это же Элвис!

– Собственной персоной, – сказал я.

Элвис был вполне обычной живехонькой крысой, действительно несколько необычных размеров, но самого обычного поведения. Когда я сдернул салфетку, Элвис был очень занят – грыз сушку бетонной твердости, флагман модельной линии нашего прянично-сушечного комбината.

Пузырек со слезами тускло блестел на шее.

– Элвис в порядке, – я щелкнул по клетке. – Даже не похудел. Вполне жизнерадостен, вполне дееспособен. Клетку, правда, пришлось купить новую, но это ведь мелочи.

– Откуда... Откуда он у тебя? И кто его все-таки украл?

Я выразительно поглядел на Питера.

– Да! – сказал тот с вызовом. – Да, это я! Ну и что?

Все. Сердце Тоски было разбито. Разбитость ее сердца очень хорошо отразилась на ее лице – лицо тоже как-то чуть ли не разбилось. Неприятное зрелище.

– Питер...

Мне показалось даже, что сейчас Тоска разревется. Горючими слезами.

– Питер? Зачем ты украл Элвиса?!

Питер изобразил на лице аристократизм. И предпочел молчать.

– Предлагаю вызвать милицию, – сказала вдруг Тоска.

Девчонка. Все девчонки такие. От любви до ненависти один шаг. Вот у нас в классе учится такая Тарелкина. Так эта Тарелкина была здорово влюблена в некоего Чугунова, прямо горела от любви, на стены кидалась. И вот однажды она решила открыться предмету своей страсти, неделю целую сочиняла речь, но потом решила в письменной форме. Сочинила послание и собралась это послание вручить на физике – Чугунов сидел у нее за спиной и чуть наискосок. И вот она повернулась и увидела, как Чугунов ковыряется в носу. Достает сопли, формирует из них шарики и эти шарики размазывает под партой.