Ю Несбё - Доктор Проктор и конец света (как бы)

— Да он прилип к этой паутине, понимашь. Помоги мне, Ролф.

— Конечно, Гуннар.

Но даже вдвоем они не смогли оторвать Йодольфа от паутины.

— Фу-ты ну-ты, как приклеился, — простонал Ролф. — Придется принести сверху большие садовые ножницы и вырезать его.

— Хорошая мысль.

— Кажись, надо говорить «мысля».

— Пожалуй, ты прав, Ролф.

Они сняли ленту со рта Йодольфа, чтобы он не задохнулся, пока их не будет, и отправились назад, шлепая по воде, а Йодольф кричал им вслед:

— Чокнутые! Дураки!

Гуннар вдруг резко остановился.

— Что случилось? — спросил Ролф.

— Ты видел?

— Что?

— Вон там, в темноте. Мелькнуло что-то белое. Вроде зубов во рту, но очень большом.

— Каком большом?

— Гм. Размером со спасательный круг.

— Знаешь что, Гуннар…

— Это же ты — Гуннар.

— Я хотел сказать, Ролф. Ты же не веришь во все эти сказки о том, будто бы здесь, в канализации Осло, живет огромная анаконда длиной в восемнадцать метров с зубами, как зубья пилы? Извини, конечно, но если ты в это веришь, то ты глупее…

Тут послышался громкий крик, а потом еще более громкий хлопок.

— Что это за звуки?

— Если у тебя нет других предложений, сдается мне, это захлопнулась большая пасть, а перед этим был крик о помощи.

— Пожалуй, резко оборвавшийся крик о помощи.

— Да. «Пом…» И все.

— Да. «Пом…» И больше ничего.

— Как будто ему помешали кричать.

— Или того, кто кричал, перекусили напополам.

— Гм. А теперь ты что-нибудь слышишь?

— Нет.

— Точно. Он затих.

— Ты хочешь сказать…

Они медленно обернулись и направили свет своих фонариков на паутину. И в середине паутины, где несколько секунд назад висел и дергал ногами и руками свирепый лунный хамелеон, ничего не оказалось. Даже паутины. Как будто кто-то открыл очень широкую пасть. Размером… ну да, со спасательный круг.

— Р-р-р-ролф? — спросил Гуннар, пока они обшаривали лучами фонариков все уголки. — К-к-как ты думаешь, анакондам нравится мясо лунных хамелеонов?

— Я н-н-не знаю, Гуннар. Вряд ли. Но может быть, если добавить немного вафельного теста…

Они повернулись и со всех ног кинулись к выходу, спеша поскорее выбраться на белый свет. И вот они стоят под лучами солнца среди танцующих людей и воздушных шариков, смотрят на фейерверк и развевающиеся флаги. А когда каждого из них — и того, у которого усы вверх, и того, у которого усы вниз, — в каждую щеку поцеловала девушка, они совсем забыли про Йодольфа и частично — про анаконду.

На следующий день был праздник в синем покосившемся домике в самом конце Пушечной улицы. И так как солнце в этот день пригревало еще больше, чем накануне, доктор Проктор, Лисе и Булле выставили садовые стулья, дырявый диван и даже гриль в сад. Весь наспех собранный оркестр Пушечной улицы, соседи и друзья тоже были здесь. Талая вода весело бежала по водостокам и придорожным канавам, а гости угощались поджаренными сосисками. Причем сосиски были не какие-нибудь, а из Южного Трёнделага, их привез с собой почетный гость, чей дельтаплан утром приземлился в саду. Сейчас этот гость играл в китайские шахматы с другим почетным гостем.

— Я думаю, ваше королевское величество, — сказал Петтер, жуя сосиску, и поставил последнюю сине-желтую фигуру на синее поле, — что я, того, выиграл.

Король посмотрел на доску и сказал:

— Да, пожалуй, я снимаю шляпу.

Петтер запрокинул голову и закричал синему небу:

— Ты молодец, Петтер! Великолепно, Петтер! Все хвалят Петтера! Нет в мире Петтера, кроме ме…

Булле постучал ножом по стакану, требуя всеобщего внимания, — он собрался произнести речь. В заснеженном саду наступила тишина. Булле вспрыгнул на стул и откашлялся.

— Люди — странные существа, — начал он. — Зачастую мы пытаемся уничтожить как раз тех, кто нам дорог.

— Именно так! — крикнула сестра Булле.

— Мы сами выбрали Йодольфа нашим вождем, — продолжал Булле. — Но ошибаться свойственно человеку. Да, признаю, я сам дважды ошибался.

Лисе, сидевшая рядом, ткнула его локтем в бок. Булле снова кашлянул:

— Ну ладно, трижды. Но главное — иметь мужество признать, что вы совершили ошибку. По сути дела, даже обязательно надо иногда совершать ошибки. Иначе как мы сможем их исправить?

Булле сделал паузу, чтобы дать людям возможность обдумать эту мысль. Потом заговорил снова:

— Сегодня мы празднуем нашу победу в борьбе. Но за что мы, собственно говоря, боролись? За право быть маленького роста и писать правильно? Неужели это так важно, что ради этого стоило рисковать быть поджаренным в вафельнице?