Дмитрий Нагишкин - Тихая бухта

— Эй, Пундык, Софрона Бисанка все любят! — хвастал он. — Софрон — охотник хороший. Зима будет — Софрон зверя бить будет, шкурка концессия таскать будет… Деньги много-много надо. Водка надо, табак надо, порох-дробь надо… Скоро Софрон тайга пошел.

— Эй, Софрон, в долг берешь? — качал головой Савелий Петрович.

— В долг.

— Платить когда будешь?

— Зима платить буду.

— Грабить тебя зимой будут!

— Ничего, зимой можно грабить: тайга богатый! Зверь много есть. Меня Наямка сильно уважает.

Димке было непонятно, как это Наяма будет грабить Софрона зимой. Когда он задал этот вопрос Шурке, тот рассказал ему, что концессия незаконно скупает у орочей пушнину по дешевке в обмен на водку и дрянные японские безделушки. Редко-редко ороч получает хотя бы третью часть настоящей цены. Летом старшины-приказчики ездят в стойбище, на Майдату, и в долг раздают порох, дробь, рис, водку, табак. Зато зимой с лихвой собирают долги. Хитрый Наяма не жалеет и взяток. Он ставит сети на лучших местах, забирая иной раз всю рыбу, сплавляет неклейменый лес, рубит заповедные деревья, скупает пушнину… И не сосчитаешь, на сколько миллионов он вывез из бухты Тихой всякого добра.

Рассказывая об этом, Шурка был так взволнован, так крепко сжимал кулаки, что Димке показалось, будто он сердится и на него самого, а не только на японца Наяму.

Но Димка не чувствовал себя виноватым. Ведь и ему было жалко этой тихой бухты, которую он успел полюбить, этих широких кедров, уплывающих куда-то вниз по реке. Они никогда не возвращаются оттуда. А сколько лет им нужно расти тут в тишине, чтобы головой они могли коснуться неба!

Разгоряченный Шурка сказал:

— А все взятки! Думали, новый лесничий конец этому положит, а он тоже…

Димка вступился за отца:

— Неправда, мой папа взяток не берет!

— Как же не берет! Весь поселок видит, как Наяма к Дмитрию Никитичу ездит. Он даром ездить не будет.

У Димки загорелись уши. Он с ужасом вспомнил вдруг, что штаны на нем тоже подарены Наямой. Он густо покраснел, но все же попытался защищаться:

— А твой отец ничего не берет?

— Нет! — строго ответил Шурка. — Он партизаном был. Он красный. Наяма к нему тоже подъезжал, да отец его так пужанул, что тот больше не суется.

— Мой папа политикой не занимается, — возразил Димка, вспомнив отцовскую фразу.

— Ага, политикой не занимается, а взятки берет, Наяме хозяйничать позволяет!..

Димке нечего было сказать, и, не слушая больше ничего, он бросился прочь от своего друга.

До вечера Димка просидел у реки.

Ему было очень тяжело. До сих пор отец казался ему лучшим человеком на земле. Правда, Димка немного побаивался его, потому что отец был скуп на слова и на ласку. Но все же Димке хотелось, когда он вырастет, быть таким, как отец. То, что он услышал от Шурки, глубоко его потрясло. И, не зная, что теперь делать, Димка лег на траву и заплакал.

Стемнело. Димка поднялся. Сквозь слезы глядел он на реку. А по ней, точно назло, то и дело одно за другим плыли вниз, вздрагивая и покачиваясь, черные бревна — кедры, сосны и пихты, освобожденные от ветвей и коры, гладкие, голые, точно раздетые шайкой разбойников. Может быть, из них ни одно не клейменое. Проклятые бревна! Они плывут по реке, люди смотрят на них и вспоминают, что новый лесничий — взяточник…

Когда река совсем пропала в черной пустоте ночи и только редкие всплески да глухие звуки сталкивающихся бревен давали о ней знать, Димка со вздохом поднялся и поплелся домой.

У него нестерпимо болела голова.

Придя, он сразу полез в чемодан. Отец, сидевший у стола, прищурился:

— Ты что там делаешь?

— Штаны переодеваю.

— Чего это на ночь глядя?

— Эти я больше не надену.

— Почему?

— Потому что это взятка.

— Что?!

Отец поднялся со стула. Громадная тень вскочила вместе с ним, взлетела на потолок и нагнулась, будто рассматривая Димку. Мальчик стащил с себя штаны и, бросив их на пол, стал надевать другие. Лицо Вихрова потемнело.

— Повтори, что ты сказал!

Тень метнулась по стене и закрыла огонь. Димка зажмурил глаза. Тяжелый клубок жгучей обиды на отца подкатил к горлу, соленые слезы защекотали глаза. Пусть отец делает что хочет. И Димка, чувствуя, что делает что-то непоправимое, закричал:

— Весь поселок говорит, что ты взяточник!.. Позволяешь Наяме хозяйничать!.. Носи сам его штаны!

— Как ты смеешь? Молокосос!

И Димка услышал, как отец сорвал с себя ремень.

— Ну, бей, пожалуйста, сколько хочешь! Убей! А я взяточником не буду!