Александр Прозоров - Духи реки

— Волчицы нет, — внезапно выпрямился Белый Камень, едва начав свежевать одного из крупных зверей, что первыми попали под удар копья. — Это не она, это тоже охотник.

— Клыки длиной с мой палец, — добавил Тигриный Волк, уже успевший прибрать главную ценность. — Конечно, мужчина!

— Скрылась, значит, волчица, — обернулся вождь на глинистый склон. — Теперь и не догонишь. Столько времени прошло!

— Не жалко, — отмахнулся юный охотник. — Вон, целых семь зверей взяли.

— Раз ушла, по весне помёт новый принесёт, опять стая появится, — со вздохом объяснил Белый Камень. — Одной охотиться трудно: оленята даже маленькие шустрые, зайца тоже не всякого догонишь. Ей проще выйдет ребёнка утащить али женщину. Селение-то наше рядом. Матёрая волчица, сильная. Женщине с такой не справиться. Коли нежданно нападёт, так и охотника взрослого порвёт. А уж если обиду на нас затаит, мстить начнёт, так и вовсе беда настанет. Чуть кто один хоть недалеко отлучится — разорвёт в клочья.

— Нечто волки мстить умеют? — не поверил Тигриный Волк.

— Ты их ещё мало знаешь, — прикусил губу опытный охотник. — Умные они, всё понимают. Встречаются храбрые, встречаются трусливые, встречаются хитрые, встречаются злобные. Коли труслива волчица, то уйдёт, в опасное место не вернётся. Коли злопамятна, сама нас выследит и мстить начнёт.

— Так, может, выследим? — предложил Пыхтун.

— Попробовать стоит, — согласился Белый Камень. — Но ныне уже не успеем. Зимний день короток, скоро стемнеет. Ночью же с таким зверем никому лучше не встречаться. А до рассвета она и вовсе пропадёт. Либо след запутает, либо совсем далеко убежит, не догонишь. Ушла волчица, ушла…

Признав неизбежное, вождь опять склонился над тушей и стал быстро взрезать шкуру хищника острым кремневым ножом, вклеенным в изогнутую костяную рукоять.

— Не уйдёт, — вдруг понял Тигриный Волк. — Большая, сильная. Скоро ощенится. Волчатам нужна еда, им нужны угодья для охоты.

Закон леса един для всех. Места для охоты на берегу Большой Реки хватит только одному роду. Стая волков мешала племени, дети Мудрого Бобра мешали волкам. Если матёрая волчица захочет вырастить щенят сытыми, крепкими и здоровыми, людей отсюда она должна прогнать.

— Коли труслива, то уйдёт, — повторил Белый Камень. — Не отвлекайся. Скоро стемнеет, нужно успеть управиться с добычей.

Снять шкуру с крупного, почти как взрослый человек, зверя было занятием не быстрым. Глубоко резанёшь ножом — кожу попортишь, мелко — слишком долго провозишься. Грязную шкуру потом выделывать трудно, перестараешься с чисткой — дырка останется. А тут ещё, слава духам, на каждого по две туши приходится! Только успевай дело делать. Поэтому охотники все ушли в работу, не отвлекаясь и даже не глядя по сторонам. Снятые шкуры разворачивали и бросали на снег шерстью вниз, чтобы быстрее остыла. В морозном воздухе они парили, словно котлы с кипящей водой.

К тому моменту, когда подошли остальные мужчины, из засады, освежёванную добычу оставалось только поделить на удобные для переноски куски да перебросить за спину. Тяжело гружённые, но весёлые и довольные, дети Мудрого Бобра вернулись к стоянке, и уже в сумерках развесили добычу на окрестных соснах высоко над землёй — иначе к утру от неё только косточки и останутся. Желающие поживиться чужим трудом и зимой найдутся, только зазевайся.

Уходя в лес, охотники племени жили не в земляных домах, а в остроконечных чумах, обёрнутых толстыми и прочными лосиными шкурами. Строились чумы очень просто: три широко расставленные длинные слеги связывались верхушками, на них накладывались жердины покороче, на которые настилались шкуры, наверху оставлялось отверстие для выхода дыма, что на ночь закрывали пологом, — вот и вся премудрость. Получался остроконечный дом высотой примерно в два роста и шириной внизу почти в десять шагов. И что очень важно: внутри такого можно разжигать огонь.

Костёр в центре походного дома развёл Лёгкий Ветер, примчавшийся на стоянку раньше всех. Когда уже из ночи внутрь стали заходить окончившие хлопоты охотники — внутри было светло и жарко. В берестяном ведре, что качалось на свисающей от макушки чума верёвке, уже успел растопиться снег. На другой, что опускалась к самому огню, шкворчал жиром жарящийся окорок.

Каждый входящий, словно следуя неписаному обряду, снимал рукавицы, подтягивал к себе ведро, долго пил, утоляя жажду, потом наклонялся к мясу, и только убедившись, что оно ещё не готово, отходил к стене, усаживался на свободное место, скидывал шапку, верхнюю одежду, потягивался, расстегивал пояс и клал его рядом. Некоторые сразу вытягивались на камышовых матах, некоторые оставались сидеть, разбираясь со снаряжением: проверяя, чистя, что-то подправляя.