Сергей Заяицкий - Шестьдесят братьев

Андрюша прошел в темноте до указанной двери и приотворил ее.

В чистой красивой комнате какой-то человек с толстой шеей сидел за столом и со вкусом считал на столе пачку пятирублевок.

— Эй, что надо? — крикнул он, быстро накрывая деньги газетой. — Чего прешь без спросу?

Андрюша положил узелок на пол и сказал, смущенно улыбаясь:

— Я Стромин Андрюша… Тятька помер. Меня к тебе… к вам послал.

Человек, считавший деньги, сделал такое лицо, словно выпил или съел что-то очень противное. Он шмыгнул носом и смерил Андрюшу недоумевающим взглядом.

— Давно Василий-то помер? — спросил он.

— В среду.

— От чего помер-то?

— От болезни.

— Вестимо, не от здоровья. Так… Ну, что ж, все там будем. Ну, а ты что?

— Я к вам, стало быть. Жить у вас буду. Тятька наказывал, чтоб мне здесь место вышло.

— А не наказывал тятька, чтоб тебе тут золотые хоромы построили, да кормили тебя серебрянными галушками?.. Помирать-то они все горазды. Денег оставил?

— Вот четыре рубля.

— Капитал.

Игнат Павлович опять недоуменно шмыгнул носом.

В этот миг дверь растворилась, и в комнату запыхавшись вошла полная женщина в клетчатом платье, в белых чулках и белых туфлях, в шляпе с большим бантом и с такими красными губами, что, казалось, она только что поцеловала свежевыкрашенную стену военного учреждения.

— Ты что продаешь? — спросила она Андрюшу писклявым голосом.

Андрюша молча и сконфуженно покрутил головой.

— Ничего он не продает. Ты, моя радость, откуда?

— От портнихи. В понедельник готово. Сидит чудесно — парижский шик. Что это за мальчишка?

— Тут… так, племянник мой.

— Племянник?

— Брата Василия сын… брат, оказывается, помер.

— А он зачем?

— Да вот приехал — сирота.

— К кому приехал?

— К нам.

— Как к нам? Это еще что за чушь такая?

— Да вот я тоже говорю.

— И не выдумывай, пожалуйста. У нас не постоялый двор. Где это он будет жить? Диван только что кретоном обили. Измажет. От сапогов разит. Я прямо дышать не могу.

Андрюша покраснел, как рак.

Эти сапоги купил ему отец к Новому году. Они выбирали их по всему городу, и Андрюша нарочно надел их, чтоб в городе в грязь лицом не ударить.

— Потом у нас могут быть гости. Иван Семенович придет с женой и вдруг такое чучело. Да еще племянник. Я со стыда сгорю. Чтоб никаких разговоров! Вон и вон.

— Да вот и я тоже думаю.

Андрюша вспомнил шумные улицы, которые он только что покинул, и страх подкатил ему под сердце.

— Куда ж я пойду-то? — пробормотал он.

— А куда знаешь. Вот еще новости! Да у меня, может быть, сто тысяч племянников, так их всех приучать. Всякий придет и будет мне тут воздух отравлять сапожищами. А уж на тебя я удивляюсь, Игнат Павлович, тебе говорю. Ты должен был сразу объявить, а не мямлить.

— Красотка моя, разве я мямлю?

— Мямлишь. Тебе, конечно, хочется настоять на своем и стеснить меня. Пожалуйста. Но я предупреждаю: если это чучело останется хоть одну минуту, я переезжаю к мамаше, и ноги моей тут не будет. Не будет. Провались ты вместе со всем этим домом…

— Мой ангел! Ну, к чему это… Проваливай ты, в самом деле, — обратился он к Андрюше. — Теперь, знаешь, родства никакого нет.

— Да и неизвестно, может быть, это еще просто он так выдумал. Какой-нибудь беспризорный вздумал пристроиться. Узнал от кого-нибудь, что ты дурак, пеньтюх, ну, и прилез.

— Красота моя…

— Если я твоя красота, гони его вон, а не разводи бобы.

— Проваливай, парень! Катись!

Андрюша уже не улыбался. Он взял свой узелок и с тоской оглядел комнату. В окне лиловело весеннее небо. Первые звезды высыпали. Улица гудела, и не было конца этому жуткому гулу.

— Постой, дверь за тобой запру.

Андрюша прошел по коридору и вышел на лестницу, на которой теперь горело электричество.

— Вот что, — пробормотал Игнат Павлович, — на тебе трешницу. Только смотри, в другой раз и не думай. Теперь этого нет, чтоб родство соблюдать.

— Ты чего там лясы точишь? — взвизгнул в темноте коридора сердитый голос.

— Иду, моя дорогая, иду.

Андрюша медленно спустился с лестницы.

В огромном городе с миллионным населением он чувствовал себя куда более одиноко, чем в Алексеевском лесу.

Люди то и дело проходили мимо него, задевая его локтями, но этим людям не было до него никакого дела.

А звезды на небе все высыпали и высыпали. Из открытого окна доносились звуки рояля и кто-то пел громким басом.