Ариадна Борисова: Записки для моих потомков

Мы ещё немного посидели. Бабушка сказала:

— Запамятовала, где вы в городе живёте. Если приеду, поди, заблужусь. Ваш дом напротив гастронома или как?

— Вот забываша, — засмеялась я. — Это гастроном напротив нашего дома!

Прошло полчаса. Бабушка потрогала бок кастрюли:

— Что за напасть такая! Не студится никак!

Я уже совсем клевала носом, и она уговорила меня лечь:

— А я малость посижу и тоже лягу.

Я еле добрела до кровати и тут же, будто в прорубь, провалилась в сон.

Утром луч солнца ворвался в мои глаза, и сон разбился вдребезги. Я даже не успела бы завязать узелок, чтобы его запомнить. Это бабушка открыла в моей комнате шторы и зачем-то заглянула под кровать.

— Ну что, бабушка, не забыла поставить вчера борщ в холодильник?

— Как же, не забыла.

— А что ищешь?

— Да вот тапочки куда-то запропастились.

В поисках тапочек мы осмотрели каждый угол. Их не было нигде — ни дома, ни на веранде. Пришлось бабушке обуться в дяди-Сенины старые шлёпанцы, в которые могли влезть не две, а четыре её ноги. Она в этих шлёпанцах была смешная, как Маленький Мук.

— Умывайся скорее! Позавтракаем и к Моте пойдем, Бориса Иваныча покормим, курам зерна кинем.

Бабушка открыла холодильник… и вдруг закричала так, что я подпрыгнула на полметра!

— Тапочки!!!

Ну да, конечно! В холодильнике как ни в чём не бывало аккуратно лежали бабушкины холодные тапочки! А закрытая кастрюля стояла на прежнем месте, и борщ в ней, конечно, прокис.

Бабушка села прямо на пол, закудахтала, как курочка, и всё не могла остановиться. А я быстренько побежала в комнату, развязала узелок на платке, подождала и снова завязала. Я собрала все мягкие лучистые колечки и завитушки, прокатившиеся по старому дому, — чудесный кудахчущий бабушкин смех, который я люблю больше всего на свете!