Мария Бершадская - Семь с половиной крокодильских улыбок

Я думала, Директор рассердится. Но он засмеялся и сказал:

– Вот, даже голубь знает, у кого тут больше всех знаний. Так что идите учиться, дети. Будете такими же умными, как я.

Все уже давно хотели идти учиться. Но бежать в школу самим было нельзя.

Наконец зазвенел колокольчик. Одиннадцатиклассники сразу же кинулись разбирать первоклашек. Получилась небольшая давка. Скоро каждый добыл себе по маленькому испуганному ребёнку с букетом. А вот ко мне никто не хотел подходить.

Все уже стояли парами. Неужели меня теперь не пустят в школу?!

К счастью, какой-то задумчивый старшеклассник тоже остался один.

Мне было очень страшно…

И всё-таки я пошла к нему. Он был самым низеньким, самым чахлым. Зато у него росли пушистые усы. Он сразу сказал, что его зовут Герман. Я вела Германа за руку, и он удивлённо смотрел на меня – снизу вверх.

Я сразу поняла, что нам нужно к молодой улыбающейся учительнице. Она была именно такой, как я представляла, – со светлыми полосками на волосах, которые оставило прошедшее лето.

– Ты куда? – удивился Герман, когда я потащила его за собой. – Это первый «А», тебе к бэшкам нужно.

– А я не хочу к бэшкам!

– Так тебя никто и не спрашивает, – фыркнул Герман. – И вообще, я уже опаздываю. Твой кабинет сто третий, налево по коридору.

Ничего себе правила в этой школе. Если попала в «Б»-класс, так это что – уже на всю жизнь?!

– Здр-р-р-равствуйте, Мар-р-ргарита Р-р-романовна.

Все по очереди дарили учительнице свои букеты.

А я стояла и не могла сделать ни шагу.

Неужели это и есть первый «Б»?!

Больше всего Маргарита Романовна походила на снеговика. Или на снежную бабу. Два больших шара положили друг на друга и сделали тело. Белые волосы сложили в шарик на макушке. На нос надели очки в круглой оправе.

Буквы «Р» пересыпáлись в её имени, как ледышки. Она ни капельки не была похожа на ту весёлую солнечную учительницу, о которой я мечтала.

– Здравствуй, Женя – сказала она.

Я знаю, я должна была улыбнуться и отдать ей букет.

Но ведь я НЕ МОГЛА улыбаться.

Все крокодильские улыбки лежали дома, в шкафу, завёрнутые в мою любимую майку.

– Здравствуйте, – буркнула я.

Может, папа сказал бы мне, чтó нужно делать. Но он был далеко. Все родители остались в коридоре. И потом, Аня говорила, что в школе нельзя подсказывать.

Я сделала два большущих шага – мимо учительницы. Вспомнила про цветы, но возвращаться было уже невозможно. И держать эти гладиолусы я больше не могла. Они стали такими тяжёлыми – как будто каждый цветок умножили на десять.

Я наклонилась и воткнула свой букет в трёхлитровую банку. Весь учительский стол был заставлен цветами в колючей блестящей упаковке.

А дальше всё получилось само собой. Букет начал падать, я потянулась, чтобы его удержать, но почему-то от этого он качнулся ещё сильней, и банка опрокинулась. И пузатый кувшин, и жёлтая ваза тоже упали.

Вода тут же затопила журнал и стопку открыток «Подарок первокласснику». Я спасала карандаши и ручки, открытки и красный блокнот. Но на самом деле я ничего спасти не могла. Это было настоящее кораблекрушение, и я тонула вместе с листочками бумаги в крупную клетку. Юбка моей матроски насквозь промокла.

Больше всего на свете мне хотелось уйти под воду и вынырнуть где-то далеко отсюда. Оказаться на необитаемом острове, где нет никаких гладиолусов.

Лёжа в кровати, я думала о школе. В сто пятьдесят первый раз.

Оказывается, мечтать о чём-то бывает приятнее, чем вспоминать, как оно было на самом деле. Я так много ревела, что мои косички совсем отсырели. Папа с мамой по очереди утешали меня, а потом решили, что я уже сплю, и ушли.

Ветка лежала и пыхтела у меня под боком. Я знаю, она тоже не могла уснуть.

Мама повесила моё промокшее платье на балкон.

Наверное, ему тоже было одиноко – там, в темноте, на ветру.

Я встала и на цыпочках прошла через комнату. Открыла балконную дверь.