Всеволод Нестайко - Необычайные приключения Робинзона Кукурузо и его верного друга одноклассника Павлуши Завгороднего в школе, дома и на необитаемом острове поблизости села Васюковки

— Лови,— говорю,— на здоровье. Рыбой ты теперь обеспечен… Только, знаешь, когда я к тебе когда-нибудь приеду, ты и мне дашь половить. Очень я привык к этим крючкам.

Почему я так сказал — сам не знаю. Я же ещё ни разу не ловил этими крючками. Наверное, жалко всё-таки было мне их. Даже больше, чем ножик. Кукурузо почувствовал это:

— Да зачем. Не надо. У меня же есть.

Однако не мог оторвать восторженных глаз от коробочки. Разве хватит у человека сил отказаться от такого подарка! Нет, хоть и жалко, но не жалко мне крючков.

Кукурузо же остаётся на необитаемом острове один-одинёшенек, как тот зуб во рту у деда Саливона. И никто его больше не увидит. Даже письмо ему написать нельзя. Ну да, нельзя. У него же нет адреса. У всех людей на свете есть адреса, а у него нету. Эта неожиданная мысль встревожила меня.

— Слушай,— говорю,— так нельзя. Выходит, у тебя теперь нет адреса. Никакого адреса.

— Ну так что?

— Как — ну так что? Адреса нет, понимаешь! Выходит, вроде ты вообще не живёшь на свете.

— А что же я могу сделать? — растерялся Кукурузо.

— Надо немедленно как-то назвать остров. Будет название, тогда и адрес будет.

— Давай. Я разве что — против? А как?

— Я знаю? Острова на земле все по-разному называются. Остров Сахалин, остров Мадагаскар. Остров Таймыр. Нет, то, кажется, полуостров. Ну, как-нибудь так.

— Ну пусть будет остров Мадагаскар. Хорошее название. Мне нравится.

— Так уже есть Мадагаскар. Надо, чтоб такое название, которого ещё нету.

Кукурузо задумался. Долго шевелил губами, видимо перебирая в уме названия. Потом сказал:

— А знаешь что — пусть будет имени Переэкзаменовки. Переэкзаменовка меня сюда привела, и пусть будет остров её имени. Такого названия ещё нет — ручаюсь.

Я не стал спорить. Так на карте мира (хоть об этом ещё никто, кроме нас, не знал) появилось новое географическое название — остров Переэкзаменовки. Кто знает, может, когда-нибудь через много лет школьники даже будут учить об этом на уроках: «Остров Переэкзаменовки. Знаменитый тем, что на нём провёл в одиночестве почти тридцать лет ученик пятого класса Робинзон Васильевич Кукурузо». И какой-то лентяй получит двойку за то, что не будет этого знать.

Я повеселел. И прощание показалось мне не таким уже грустным.

— Не дрейфь, Робинзон, всё будет хорошо,— бодро сказал я.— На таком острове не то что двадцать восемь — сто лет прожить можно. Лишь бы рыба клевала.

— Я тоже так думаю.

— Прощай!

— Прощай!

Я сел в лодку и оттолкнулся веслом от берега.

Последняя связь Робинзона Кукурузо с человечеством прервалась. Он остался один на необитаемом острове. Теперь, даже если бы он и захотел вернуться домой, он бы не мог сделать этого сам, без посторонней помощи. Потому что у него не было лодки. А без лодки выбраться из наших плавней невозможно — утонешь как слепой котёнок. Я предлагал, чтоб он оставил себе нашу «подводную» (мы же могли воспользоваться для перевозки какой угодно лодкой), но он категорически отказался. «Это несерьёзно,— сказал он.— Это была бы какая-то прогулка: надоело — вернулся. Если бы у настоящего Робинзона был транспорт,— вряд ли бы он сидел так долго один на острове. Нет, надо по-настоящему. Никаких лодок, никакой возможности вернуться».

Героический был человек Робинзон Кукурузо.

Так вот, когда оттолкнулся ты тогда от берега и уехал и когда исчез уже за камышом, лишь морщины на воде остались,— такая вдруг тишина настала, никогда я такой тишины не слыхал (даже тогда, когда уши мне после первого моего выстрела из берданки заложило). Стою я и не дышу, словно окаменел. Тишина-тишина… и только небо, кажется, звенит. Будто огромной голубой миской меня накрыли. И я под той миской один, словно мышонок, и деваться некуда.

Стою я и, что делать, не знаю. И спешить мне не нужно, и делать нечего. Хоть стой, хоть сядь, хоть через голову кувыркайся — всё равно. Никто не видит, никому до этого нет дела.

Плохо мне было. И главное, эта проклятая мысль, что сам я отсюда не выберусь. Хоть кричи, хоть бейся головой о дерево — ничего не поможет. Я б не знаю, что делал, если бы не почувствовал вдруг, что хочу есть. Ты же помнишь, я так волновался и спешил, что дома хорошо и не позавтракал. Это сразу привело меня в чувство. Харчей я решил пока что не трогать — кто там знает, что оно дальше будет. Решил наловить рыбы. Выбрал я подходящее место, размотал удочки, наживил, закинул. Жду. Сижу, на поплавки смотрю и жду. Жду, жду, жду… Поплавки даже не шелохнутся. Не клюёт. Я уж и плевал на червяков, и менял их, и с места на место переходил — нет клёва. А голод меня всё больше разбирает. Сижу я, слюни глотаю и шепчу: «Клюйте, рыбочки! Клюйте, пожалуйста! Я же кушать хочу». А поплавки, как гвозди из доски, торчат себе просто из воды — и всё. Нет рыбы. Плавает мой завтрак под водой и никак его не достанешь.