Григорий Федосеев - Пашка из Медвежьего лога (Художник И. Коновалов)

На пути начинают попадаться поляны. Впереди отрог. За ним — ночевка.

Вдруг бегущий далеко впереди Жулик поднялся на задние лапы, пугливо вытянул морду и опрометью бросился назад. Даже не задержавшись возле нас, он промчался мимо.

— Где-то зверь, — таинственно шепчет Гурьяныч и грозит пальцем: дескать, осторожнее.

Я хочу вырваться вперед, но Пашка опережает меня, уже крадется к широкому просвету. Ловлю его за штанину, останавливаю.

— Не стрелять! Слышишь? — показываю ему кулак и отталкиваю назад, а сам шагаю вперед неслышно, мягко.

За просветом поляна. Снимаю накомарник — так лучше видно.

Пашка все время пытается обойти меня.

— Только посмей высунуться!

Но угрозы не помогают: хватаю его за руку, веду рядом, как собачонку.

У толстой пихты задерживаемся. Нам хорошо видна вся поляна, протянувшаяся вдоль шумливого ручья.

— Медведь! — дрожащим шепотом выдыхает Пашка.

Вижу, на противоположной стороне поляны под одиноким кедром черное пятно. Медведь. Он шевелится: то поднимется, то приляжет, то повернется к нам головою, то задом.

Хорошо, что рядом ручей и зверь не слышит нашей возни и не догадывается, что два человека, два его врага, стоят с ружьями всего в ста метрах, наблюдают за ним.

Не могу рассмотреть, чем он занят. Вытягиваюсь во весь рост и едва удерживаю смех. Ну и хитрец мишка, ну и выдумщик, что вытворяет!

— Пашка, медведь муравьями лакомится. Встань повыше, посмотри, — шепчу ему.

А медведь хоть бы повернул свою лобастую голову в нашу сторону, хоть бы осмотрелся вокруг!.. Но зачем ему беспокоиться? Ведь у него, кроме человека, нет врагов в лесу, а человек сюда заходит редко. Медведь тут полновластный хозяин, владыка. Все его смертельно боятся. Поэтому он спокоен, уверен. Видим, как зверь кладет на слегка разворошенный муравейник лапу, держит ее с полминуты и затем с наслаждением облизывает. Потом кладет другую.

Потревоженные муравьи полчищами выползают из своих подземных убежищ, липнут к его обслюнявленной лапе и прямехонько попадают в медвежью пасть.

Пашка дотягивается до моего уха.

— Пальнуть по нему? — шепчет он азартно. Я угрожаю кулаком.

Но тут слышится треск сучка: подходит Гурьяныч с Кудряшкой. Этот ломкий звук тревожит зверя. Мгновенье — и он, мелькнув между стволами черной тенью, исчезает в лесу.

— Почему не дали мне стрельнуть? — обиженно спрашивает Пашка.

— Зачем?

— Шкуру бы показал ребятам.

— Она еще мишке пригодится. Слышите, Гурьяныч, охотник нашелся.

— Слышу. — Старик укоризненно качает головой. — До шкуры тебе, внучек, как до неба. Дробью медведя не сшибешь, а шуток он не любит: враз задерет. Ему Это как плюнуть. Ну убил бы его — что с мясом, со шкурой делать? На Кудряшку ни одного куска больше класть нельзя, с собой — не унести. Значит, убить и бросить?! Куда годится зря истреблять?! Чему я учил тебя?

Пашка отворачивается, молчит.

Я помогаю Гурьянычу перевьючить Кудряшку. Пока поправляем сумы на спине лошади, привязываем их, старик жалуется:

— Года три назад повел я геологов в их лагерь на Большое озеро. Было это в июле, гусь линял. Подходим к стоянке, душным воздухом нас окатило. Начальник спрашивает у прораба: опять лошадь пала? Он молчит. Я за палатку прошел, вижу куча гусей, не соврать бы — поболее пяти десятков, уже провоняли. Ах, думаю, анафема вас раздери, беззаконники! Гусь во время линьки летать не может, так они их палками всех порешили, а съели-то всего двух, остальные сгнили. Верите, пришлось на километр лагерь перенести, дышать нечем было… Уж как я их стыдил, мерзавцев, говорю: «Росомаха — хищник, и то меру знает: убьет, что может, съест, остальное припрячет, зря не бросит. А вы же люди!» — «Это, говорит один из них, у нас получилось сгоряча». Ишь какое оправдание! И откуда у человека такая безрассудная жадность?

— И вы отступились? — спросил я.

— Председателю сельсовета все обсказал, а он сам малость баловался браконьерством… На том и присохло.

— Надо было в район писать.

— Беда, грамоты нет, а то бы не попустился. Запек бы их, охальников, в тюрьму… В тайге с человека положено больше спрашивать. С тех пор перевелись гуси на Большом озере. Разве птица устоит!

— А где же Жулик? — спохватывается Пашка.

— Его, видать, далеко швырнуло, считай, уже до поселка добегает. Какая сила у медвежьего духа! — смеется Гурьяныч.

— Жулик!.. Жулик!.. — кричит мальчишка. «Жулик!.. Жулик!..» — повторяет эхо в глубине леса.

— Обойдемся и без него. Айда вперед, да смотри в оба, ворон не лови.