Карен Арутюнянц - Иванушка Первый, или Время чародея

Но сейчас не об этом. Сейчас о… А о чём? Мысли у меня совершенно запутались. Тут подошла Ксюша и сказала, что ей приказано отвезти меня домой.

Привезли меня, а дома никого не было, даже Пупс не подавал признаков жизни.

Ксюша уложила меня в кровать, укрыла пледом и испарилась. А я лежал и думал. Сначала про «Оку», потом про Сан Саны-ча, потом про школу, совсем немного, и, наконец, про девчонок – Лену и Василису, соскучился я по ним…

Нет. Никакой я не киноартист. Мне больше нравится изобретать разные штуки… Что-то я совсем их забросил, ничего путного не создал после говорящего зеркала.

Да ладно, не так уж давно это и было. А великие изобретения с бухты-барахты в голову не приходят. Это вам не щи хлебать…

Мама пришла поздно, и я тут же проснулся.

Я встал, умылся и даже надел свежую рубашку. Достал из ящика письменного стола этюд и пошёл на кухню. Мама ужинала, пила чай с сушками.

– Ты чего такой нарядный? – спросила мама.

Я положил перед ней рисунок и присел рядом на табуретку.

Мама долго смотрела на этюд и молчала. Уже и кукушка в комнате прокуковала одиннадцать раз, а мы всё сидели и глядели на счастливых молодожёнов из далёкого прошлого. И было так тихо, что, наверное, где-то родился милиционер. Или тихий ангел пролетел. Так всегда говорят, когда наступает неловкое молчание. Но сейчас оно не было неловким. Просто каждый из нас думал о том, что настал этот момент – узнать правду.

– Я всё тебе обязательно расскажу, – сказала мама. – Но только не сейчас.

– А когда?

Мама снова помолчала, а потом попросила:

– Я расскажу, но ты обещай больше никогда к ним не ходить.

– Мам, – ответил я, – я не могу тебе этого обещать, потому что завтра я туда всё равно пойду.

Мама посмотрела в окно, на той стороне улицы одиноко светил фонарь.

– Ты же сама говорила, – я тронул маму за плечо, – нельзя останавливаться на полуслове. Сказал «а», говори и «б».

– Да, ты прав, – вздохнула мама.

Я поцеловал её в макушку, мы посидели ещё немного, а потом пошли спать.

Ночью мне снова приснилась звонница синеградской церкви. Только теперь вместо Василисы у звонницы стояла мама, молодая, в подвенечном платье. И колокола звонили благолепным малиновым звоном.

– Как красиво! – воскликнула мама почему-то голосом Василисы. – Теперь ты слышишь этот звон? Ты слышишь, как он переливается?

– Да! – ответил я. – Теперь я слышу!..

И небо над нами разлилось своей чистотой, словно родниковая вода. Белая церковь с синими куполами была похожа на дивную птицу.

Вместо мамы появилась Василиса и тихо сказала, на этот раз голосом Лены:

– Всё будет хорошо… Ты только не волнуйся… Это такое счастье!..

Я радостно засмеялся, правда, я не понял, о каком счастье идёт речь, и тут же проснулся от собственного смеха. Я не сразу сообразил, где нахожусь.

Потом я вспомнил, что сегодня воскресенье и пора собираться к Гарику.

За калиткой, как всегда, нежился на солнышке соседский кот Барсик.

– Привет! – поздоровался я с ним и пошёл себе дальше, не задавая глупых вопросов про Таню, отчего она плачет и что уронила в речку.

От удивления – как же так, его ни о чём не спросили! – Барсик спрыгнул с забора и побежал за мной. Изумляясь с каждым шагом всё больше и больше, он просеменил до перекрёстка, а потом выкрикнул мне в спину своё знаменитое: «Мя-я-яч!» Выходит, и коты любят порядок. Не изменяют своим привычкам.

Барсик так и остался сидеть на углу, а я свернул на улицу Пушкина.

Петуха, который куковал, вместо того чтобы кукарекать, нигде не было. Я подождал минутку-другую и пошёл дальше. Мало ли какие у него дела? Может, за курами ухаживает. Не до кукования ему.

Или разучился куковать и теперь только кукарекает.

Так, размышляя о всякой чепухе, я подошёл к дому Гарика, вошёл в подъезд и поднялся на второй этаж.

Я позвонил в дверь, но мне никто не открыл, а потом я увидел, что она приоткрыта. Я вошёл в прихожую.

– Вань, это ты? – крикнул Гарик.

– Да! – ответил я.

– Ну чего ты там стоишь? Иди сюда!

Я скинул кроссовки и прошёл в комнату. А Гарик… в кровати не лежал, а сидел!

– Привет! – он широко улыбнулся. – Чего смотришь? Не узнаёшь?

То есть я даже не сразу понял, что произошло. Он не лежал, понимаете, а сидел! Гарик, который целых три месяца не мог пошевелиться, сидел, а точнее – полулежал на высокой подушке и постукивал пальцами левой руки по раскрытой книге. Значит, он её сам читал!