Валерий Елманов - Крест и посох

Не убояшися дружины многолюдной, а пожелаша за князя живот положити, ибо честь имеша и рота дадена в служении оному се тысяцкий Ратьша с варягом Эйнаром, а тако же хан половецкий Данило Кобякович воев своих ко Резани граду привели и рекли тако — отдай нашего князя Константина и мы уйде с очес твоих, Глеб княже. Но оный рек тако — лжу вам рекли и брате мой не в порубе вовсе, а занемог токмо. Но ведал тысяцкий Ратьша доподлинно о лже послов Глебовых и на своем стояша крепко — без князя Константина не уйдем с под града твоего.

Несколько непонятен тот факт, что князь Глеб не рискнул вывести своих воинов из Рязани в поле, дабы решить все в открытом бою. Учитывая то, что к его основной дружине присоединилась большая часть воинов из отрядов других рязанских князей, погибших под Исадами, общая численность его войска никак не могла быть менее трех-четырех тысяч. Соединенная с половцами дружина Ратьши все равно не превышала двух, от силы двух с половиной тысяч человек, следовательно, перевес был на стороне обороняющихся.

Тем не менее, Глеб затевает переговоры, пытаясь решить все миром, но — случай небывалый — Ратьша сразу избивает двух из трех посланных Глебом бояр и изгоняет их обратно. Словом, ведет он себя так, словно имеет десятикратное превосходство в силах.

Занесенный волею случая в негостеприимный тринадцатый век, отец Николай даже после долгих бесед с Константином, Вячеславом и Минькой все равно продолжал сомневаться в том, правильно ли они все делают или, объективно рассуждая, все их труды в конечном итоге пойдут на потребу дьяволу.

Уныние его как-то само собой стало пропадать с того самого дня, как отца Николая вновь рукоположили в священнический сан. Жизнь его тем самым приобрела новый смысл, а все возрастающее участие в делах, затеваемых Константином, постепенно ликвидировало избыток свободного времени, что тоже пошло во благо.

Священник еле успевал мотаться от церкви на строительство странноприимного дома, а оттуда к князю в терем, предлагая все новые и новые идеи по переработке не только алфавита, но и духовных книг, которые в школах надлежало читать, по его мнению, в первоочередном порядке. Когда уж тут думать о том, правы ли они все, включая его самого, и верные ли затевают перемены?

Часто ему на ум приходили все объясняющие строки одного римского императора-философа, которые как-то процитировал Константин: «Делай, что должен, и пусть свершится то, чему суждено». Легко и просто, а главное, эта формулировка не допускала никаких сомнений, помогала продолжать спокойно трудиться. Император Марк Аврелий [52]знал, что говорил.

К середине лета отца Николая знало практически все население Ожска, да и не только. Именно к нему заходили за благословением отъезжающие в далекие края купцы, именно он отбирал кандидатов в будущие жители первого странноприимного дома, часами беседуя с каликами перехожими, именно к нему забегали приставшие к ожской пристани торговые гости. Сам превосходно зная нелегкий крестьянский труд, он давал умелые советы, ободрял в горе, укреплял семьи, в которых намечался разлад.

Его добрый ласковый взгляд мгновенно отыскивал в стайке резвящейся детворы самого бедного ребенка, чтобы наделить того чем-нибудь вкусным, вроде сдобного сухарика или медового пряника. Его крупная мужицкая рука заботливо прикасалась по окончании обедни к измученной разнообразными заботами и бедами крестьянке, выглядевшей на десять-двадцать лет старше своего возраста, потому что жизнь, будто гример, наложила на несчастную женщину маску из морщин, посылая ей одно несчастье за другим. Она прикасалась, и все то, что непосильным грузом давило на хрупкие женские плечи, куда-то пропадало, бесследно исчезало, а на душе появлялись долгожданный покой и вера в то, что рано или поздно, но все изменится и непременно в лучшую сторону.

Завидев его, на ожском торжище переставали переругиваться самые склочные и отчаянные сплетницы-скандалистки — стыдно. Даже петухи не наскакивали друг на друга и расходились, пристыженные той немой укоризной, которая исходила от него.