Валерий Елманов - Крест и посох

— Все тихо, княже, — вынырнул откуда-то из темноты боярин Онуфрий. — Никто ничего не ведает.

— А все ли упреждены... о завтрашнем? — поинтересовался Константин.

— Не изволь беспокоиться, княже, — оскалился Онуфрий. — Кому надо — знают, а остальные вои как все будут поступать. Епифана только я что-то не вижу.

— Я его послал кое-куда. К утру будет, — нетерпеливо отмахнулся Константин. — Ты о деле говори. Из моих воев кому тайну доверил?

— Епифану не сказывал, ну да ты сам, поди, его упредил давно. А из прочих Изибор Березовый Меч, Гремислав, ну и еще там с десяток все знают. Афонькy Лучника в тридцати шагах от шатра поставлю да еще с ним пяток стрелков метких. Это на случай, ежели кто оттуда все-таки вырвется. Не сомневайся, ни один не уйдет. — И Онуфрий обнажил в волчьей улыбке крепкие желтые зубы.

— Добро, — кивнул согласно Константин и распорядился: — Вместе с Епифаном пусть еще человечка три-четыре в шатер войдут. Ну, хоть те же Изибор с Гремиславом, да с ними еще парочка.

— Так все войдут, как только князь Глеб знак подаст, — возразил недоуменно Онуфрий. — Зачем же раньше времени их засылать? Те и насторожиться могут.

— Ерунда. Все равно они ничего уже не сделают, — не стал слушать его доводы Константин и, повысив голос чуть ли не до крика, добавил: — Мне зато спокойнее будет. Ясно тебе?! И пусть делают все так, как я. Упреди!

— Сделаем, княже, — согнулся в поклоне Онуфрий, не желая перечить.

— Я спать пойду. Поутру поднимешь, — бросил Константин уже потише, остывая от внезапной вспышки гнева, и направился к своему шатру.

— Боится, — торжествующе констатировал Онуфрий и, ухмыльнувшись, направился к одному из костров, где чуть ли не в одиночестве — недолюбливали в дружине этого воя за его нелюдимость и излишнюю жестокость — сидел Гремислав.

Константин долго лежал у себя в шатре и никак не мог заснуть. Лишь ближе к утру веки его начали слипаться, усталость все же дала о себе знать, и он погрузился в короткое небытие. Впрочем, вскоре его уже будил тоненьким голоском сухопарый невысокий мужичонка со столь редкой растительностью на лице, что отдельные волоски выглядели совершенно неестественно, производя впечатление, будто кто-то неведомый взял да и натыкал их в одночасье на гладко выбритый подбородок, будто молодые побеги деревьев среди пустыни. Такого лица не забудешь, даже если всего один раз повидаешь. Помнил его и Константин. Это именно о нем, Афоньке Лучнике, уважительно отзывался Ратьша, проводя дружинный смотр:

— С мечом он, конечно, жидковат. Сила не та, да и трусоват порой. С сабелькой тоже не привычен орудовать. Зато как лучнику ему цены нет. Для него белке в глаз на полперестрела попасть — плевое дело.

— Тебя Онуфрий прислал? — осведомился Константин.

— Он и солнышко взошло. Вставай, княже, пора.

— Ты вот что, Афанасий, — быстренько одеваясь, удержал его уже на выходе из шатра Константин. — Тебе что Онуфрий велел?

— У шатра в тридцати шагах стоять. Кто выйдет — стрелой бить. Стараться в шею целить, она кольчугой не прикрыта. Да ты не сомневайся, княже, справлюсь. Это для меня плевое дело, — обнадежил он. — Я за тридцать-то шагов не только шею, а и яремную жилу стрелой перебью. Оно для нас...

— Ты вот что, — перебил его хвастовство Константин. — Тут кое-что изменилось, но Онуфрий еще не знает про это и объяснять некогда. Ему ничего не говори и не возражай против того, что он тебе скажет, но на самом деле стрелять ты ни в кого не будешь.

— То есть как так? — удивился и почему-то обрадовался Афонька.

— А вот так. Живыми они нужны. Понятно тебе?

— Ну и слава Богу, — облегченно вздохнул Афонька, — Смертоубийство — грех великий.

— Ну да, — усмехнулся Константин. — А половцы как же?

— Это нехристи немытые, — равнодушно отряхнулся ратник. — За них и Христос простит, и Перун улыбнется. А своих — грешно.

— Ну вот и не стреляй. Только Онуфрию про этот разговор ни-ни. Да и другим тоже.

— Так я чего, один, что ли, стрелять не буду? — не понял Афонька. — А остальные-то как же?

— А много вас таких?

— Да с десяток, не менее. Половина наших, а четверо — из дружины боярской.

— Когда зайдем на пир, в шатер, тогда и оповестишь всех. Но не раньше. Скажешь, князь приказал.

— А ежели не послушают, тогда как? — растерялся Афонька.

— Повеление князя не выполнят? — изумленно поднял брови Константин.

— Так ведь наши-то все исполнят, а боярские заартачиться могут. У них, чай, свой воевода. К тому же ежели бы ты сам, княже, повелел — то тут оно, конечно. А кто я такой?