Аткай Аджаматов - Верность (сборник)

Знаешь ты, вершина снеговая —
Давняя граница наших стран.
Склон один – земля твоя родная,
Склон другой – родной мой Дагестан.

Та гора, как белая царевна,
Смотрит вдаль, не поднимая глаз,
И пред ней смиряют нрав свой гневный
Ветры, к вам летящие от нас,

И, стремясь достичь ее скорее,
Прикоснуться к девичьей груди,
Каждый раз теплеют и добреют
К нам от вас спешащие дожди.

Дарим мы прохладу Алазани,
Ваше небо дарит нам дожди,
Алазанка, с черными глазами,
Не спеши, родная, погоди!

Есть деревья в парке Цинандали,
Прозванные в час большой беды
Деревами горя и печали,
Деревами смерти и вражды.

Старый дуб других дубов косматей.
Были времена: в дупле его
Черноглазая твоя праматерь
Пряталась от предка моего.

Есть и у дерев отцы и дети —
Возле старых юные растут.
Жаль, что молодым деревьям этим
Ни имен, ни прозвищ не дают.

Шелестят, взращенные на счастье,
Юные чинара и дубок.
Я б одно из них назвал «Согласье»
«Дружба» – так другое бы нарек.

Был ночью схвачен
Стражею поэт
И к хану приведен.
Тот поднял очи
И усмехнулся:
– Ты мой трон порочил.
Теперь воспой,
Как славен он и прочен.
А если, червь ничтожный,
Не захочешь,
Под лютой пыткой
Путь земной закончишь! —
Но только «Нет!»
Услышал хан в ответ.

Под батогами из воловьих жил,
На дыбе у безжалостного ката
Поэт не дрогнул:
– Близится расплата,
И ты, тиран,
Дрожишь в своих палатах.
Да, я умру,
Но песня будет жить!..

Как тот батыр,
Ты знаешь слово «Йыр» [23] Йыр – героическая песня. ,
Тобой отвага предков
Не забыта.
В плену бесстрашно
Продолжая битву,
Ты был убит
В застенках Моабита,
Но голос твой
Услышал целый мир.

«Готов ваш Кремль
Оружие сложить».
Орали репродукторы на плаце.
Совал в лицо
Газеты рыжий наци:
«Джалиль желает
Фюреру служить».
И, заглянув сочувственно
В глаза,
Он убеждал:
– Прочтут их и в Казани.
Вас дома ждут
Позор и наказанье,
Отныне нету
Вам пути назад.

Стучат шаги
Конвоев по ночам.
И прочен свод,
И раны кровоточат.
Но ненависть
В груди певца клокочет.
И, лживые зачеркивая строчки,
Стихи, как пули,
Бьют по палачам.

Ложь недругов
Истлела без следа.
Но песни,
Что сложил ты в Моабите,
Как сабли, обнаженные для битвы.
Их ржавчина не тронет
Никогда.

Только первый пушок
Над губою пробился
(Как и все, я в семнадцать
Усы отпускал),
Чтобы я не форсил пред соседкой,
А брился, —
Самодельный кинжал
Мне вручил аксакал.

Рукоятка —
Из рога могучего тура,
Синеватый клинок —
Из обломка штыка.
А ножнами служила
Косматая шкура
За Акташем [24] Акташ – река. убитого мной
Барсука.

Много лет над землей
С той поры пролетело.
Борода побелела,
Виски в седине.
Но кинжал на ремне
Я подправлю умело —
Лучшей бритвы поныне
Не надобно мне.

Старика, что кинжал
Подарил мне когда-то,
И болезни, и старость
Согнули дугой.
Вот тогда-то
Он посох завел узловатый
И в подошву его
Вбил обломок другой.

И уверенней сразу же
Сделалась поступь.
И спокойно старик
По тропинке идет.
Прочен штык,
На скале не затупится посох,
В гололед
Он хозяина
Не подведет.

Если б стали преданьем
Кровавые битвы,
Если б людям
О войнах жестоких забыть,
Все стальные штыки
Переделать на бритвы,
А обломки их
В посохи старцам забить.

Снова, снова рощи Подмосковья!
Величавы грома перекаты.
Вспыхнувшею юностью объятый,
Встречусь ли с минувшею любовью?

Снова, снова я измаян маем,
Сердце пробивают ливня стрелы…
Мы с мечтою дождь пережидаем,
Стоя под крылом березы белой.

Ливню неуемному переча,
Костерок пылает пионерский.
Юность, юность,
Выбеги навстречу —
В прятки поиграем в перелеске.

Скачки молодецкие затеем,
Понесемся вдаль легко и споро…
Я теперь не буду ротозеем,
Я тебя не упущу так скоро!