Чарльз Буковски - О любви

новейшая железка свисая мне на подушку ловит
в окно свет фонаря сквозь алкогольную дымку.

я был чадом ханжи кто стегал меня пока
ветер тряс стебли трав видным глазу
размахом а
ты была
монастырской девчонкой и смотрела как монашки трясут
песок Лас-Крусеса из Божьих риз.

ты
вчерашний
букет так прискорбно
растерзанный. целую твои бедные
груди а руки мои тянутся к любви
в этой дешевой голливудской квартире где пахнет
хлебом газом и бедами.

движемся вспомненными тропами
по тем же старым ступеням стертым сотнями
стоп, 50 любовей, 20 лет.
и нам дадено очень малое лето,
а за ним —
снова зима
и ты волочешь по полу
что-то тяжкое и неуклюжее

и в туалете спускают, лает собака
хлопает дверца машины…
неизбежно сбежало, всё,
похоже, и я закуриваю
и жду старейшего проклятья
на свете.

я в лучшем случае утонченная мысль тонкой руки
что утоляется по мешальной веревке, и когда
под любовью цветков я тих,
пока паук пьет зеленеющий час —
бей в седые колокола пития,
пусть скажет лягушка
голос мертв,
пусть зверье из кладовки
и дни ненавидевшие это,
упертые жены немигающей скорби,
равнины мелкого покорства
между Мексикали и Тампой;
наседок нет, сигареты выкурены, буханки нарезаны,
и чтоб не приняли за скупую печаль:
сунь паука в вино,
простучи тонкие стенки черепа с чахлой молнией в нем,
пусть поцелуй будет менее чем вероломным,
запиши меня на танцы
ты гораздо мертвее,
я блюдце пеплу твоему,
я кулак твоей пустоте.

громадней всего в красоте
это выяснить что она подевалась.

менжуйтесь, евстахиева труба и зеленый жучком порченный плющ
и как мы шли сегодня вечером
а небо карабкалось нам по ушам и в карманы
пока мы болтали о пустяках
а трамвай трясся и выл свой цвет
чего мы не замечали, ну, может, нечто вдобавок к вечеру
упоминая секс через параличи,
менжуйся, красное пламя, менжуйся евстахиева труба!
нет больше тех дней, нет зеленого жучком порченного плюща
и тех пустяков что сказали мы сегодня;
Х 12, Багрянец и Золото
ЗОЛОТО ЗОЛОТО ЗОЛОТО ЗОЛОТО ЗОЛОТО!
глаза твои золото
твои волосы золото
любовь твоя золото
могила твоя золото
а улицы минуют как проходят люди
и колокола звонят как звонят колокола;
руки твои золото и твой голос золото
и все дети идущие мимо
и растущие деревья и придурки торгующие газетами
34256780000 о пока ты
евстахиева труба
красное пламя
зеленопорченный жучком
плющ
багрянец и золото
и слова что мы сказали сегодня вечером
улетают прочь
за деревья
мимо трамвая
и я закрыл книгу
с красным красным львом
у врат золотых.

Беру с пола юбку,
собираю искристые бусины
черные,
эта штука бывало двигалась
подле плоти,
и обвиняю Бога во лжи,
говорю все что так
двигалось
или знало
мое имя
нипочем не могло умереть
в обыденной правде умиранья,
и я беру с пола
ее прелестное
платье,
а прелести ее больше нет,
и говорю
всем богам,
еврейским богам, Христам-богам,
щепкам могучим,
кумирам, пилюлям, хлебу,
пониманьям, рискам,
сведущему покорству,
крысам в подливе 2 совсем спятивших
без единого шанса,
колибриевому знанию, удаче колибри,
я опираюсь на это,
я на все это опираюсь
и знаю:
ее платье у меня на руке:
но
им не
вернуть ее мне.