Эдвин Робинсон - Дом на холме

Моран считает, что возлюбленная Люка совершила самоубийство, чем и обусловлена заинтересованность говорящего в Люке. По его предположению, в аду возлюбленные и смогут воссоединиться после смерти Люка, и «hell is more than half of paradise» может вообще выступать точкой зрения некоей темной силы.[1]

Моран отмечает, что существует и такая идея, что, возможно, говорящий – это подсознание Люка, и все действие произведения заключено в разуме героя. Однако в конечном счете, определить говорящего со стопроцентной точностью невозможно, можно только догадываться, поскольку текст не дает прямого ответа. Неизвестно, совершит ли Люк самоубийство; даются только аргументы в пользу смерти, приводимые говорящим.

Моран заявляет, что стихотворение не раз неверно истолковывали. Например, Матильда М. Парлет усматривает в композиции следующее: Хэвергол изучал восточные религии, и, не найдя в них ответа на свои вопросы, вспоминает теперь утверждения мертвого друга, христианина. Или, Ричард Краудер считает, что стихотворение – это упражнение в манере символизма, которое не имеет смысла вообще. [1]

Роланд МакФарланд считает анализ данного стихотворения, представленный Рональдом Мораном, самым полным и убедительным на тот момент, когда тот сам написал статью (все нижеследующее основано на статье МакФарланда «Robinson's Luke Havergal» [2]). Однако он предлагает другой подход к исследованию: он считает, что, прежде всего, нужно разобраться, кто такой Люк Хэвергол. Он отмечает сходство между «Havergall» и «prodigal» (блудный сын), и указывает, что если в стихотворении нет прямой связи с притчей о блудном сыне, сам герой предстает как кающийся грешник. Он пишет: «В письме Гарри ДеФоресту Смиту, датированном 14 декабря 1895 г., Робинсон упоминает «Люка Хэвергола», тем самым обозначая примерную дату написания произведения. Без сомнения, поэт был знаком с общеизвестной библейской историей, более того, в письме Смиту, написанному 20 мая 1895 г., Робинсон отмечает, что прочел уже половину Евангелия от Луки, и что находит его очень познавательным (прим. Евангелия от Луки содержит 24 главы; Притча о блудном сыне – 15 глава, стихи 11–32). Более того, позже он написал стихотворение «Блудный сын», что лишний раз доказывает заинтересованность автора в образе кающегося грешника».

Так, по мнению МакФарланда, ключ к пониманию личности Хэвергола содержится в Библии. Кроме того, исследование привело его к «Божественной комедии» Данте, причем, особый интерес представлял первый том «Ад». Э. Фассел, Ч. Сестр также считают, что невозможно читать поэзию Робинсона, не обращаясь к Данте. Хотя Фассел не находит прямых ссылок на итальянского писателя, он подчеркивает, что Робинсон часто упоминает труды последнего в письмах. В 1894 г. поэт в переписке со Смитом выражает недовольство переводом «Божественной комедии», который выполнил Г. У. Лонгфелло. Данное свидетельство, разумеется, не означает, что «Ад» послужил прототипом «Хэвергола», но указывает на вероятность того, что поэт писал стихотворение с оглядкой на произведение Алигьери.

Тем не менее, МакФарланд проводит дальнейшую параллель между главным героем «Божественной комедии» и Хэверголом: Люк, как и Данте, представлен грешником, потерявшим путь в этом мире без возлюбленной. Как и Данте, Люк должен понять, что он – грешник, что ему нужно покаяться, чтобы идти дальше. Женский персонаж стихотворения, «она», выступает в той же роли, что и Беатриче; цель того, которому принадлежит «голос из могилы», соответствует цели Вергилия провести героя к возлюбленной. Так, героев стихотворения можно соотнести с героями «Божественной комедии».

Н. Е. Дунн считает, что стихотворение отсылает к «Энеиде» Вергилия. В произведении представлена история, повествующая о том, как Эней обращается за ответами к Кумской сивилле, говорящей с Энеем «out of her Cavern», и, так как пещеры Аида – также часть мира мертвых, можно соотнести «out of her Cavern» и «out of the grave». И Люк, и Эней находятся в поиске чего-то. Вообще история Энея может перекликаться с историей Люка Хэвергола, если частично принимать интерпретацию Морана или МакФарланда о том, что все завязано вокруг погибшей девушки: возлюбленная первого, царица Дидона, также покончила с собой (вторая книга). Однако Н. Е. Дунн предлагает другое объяснение. [3]

Западные ворота и красные листья – центральные образы и символы произведения. С них стихотворение начинается, ими же заканчивается; они не упоминаются только в одной строфе. С самого начали листья ассоциируются со словами, общением.