Амаль Гаджиева: Прости меня, мама!

Им было страшно жить после первой встречи со смертью, после первой вечной разлуки с любимым существом.

– Нет, нет, он же знает, что я нужна вам, вы ещё маленькие и должны иметь свою маму – поспешила я успокоить её. – И нельзя говорить, плохо о Всевышнем, девочки мои. Мы, люди, не можем, и не имеем право осуждать его действия… Он сам знает, что делать…

Если бы тогда они знали, что они сами первыми уйдут в небытие, оставив несчастную мать страдать и горевать до самого конца жизни!..

Девочки горевали по голубке и плакали долго, и мне стоило огромных усилий успокоить их.

…А приголубил ли вас кто в том мире, где вы находитесь сейчас, и любят ли вас также, девочки мои дорогие?!..

Он был очень несчастным. Его больше не радовали ни ясные дни с чистым, лазурно синим небом и ярким, теплым солнцем, ни хмурые дни, с моросящим бесконечным дождем, под шум которого он раньше так любил поспать, ни зимние дни, когда все вокруг становилось белым – бело. Его больше не трогали ни красота природы вокруг, ни изящество и кокетство таких разных, но прекрасных дам. Он был несчастен. И не знал, кому рассказать о своем горе. Ему так хотелось вылить душу кому-нибудь, поделиться своим таким невыносимым горем. И он подходил к каждому прохожему или прохожей, чтобы поговорить по душам, спросить у них, за что же судьба обошлась с ним так жестоко? За что его предали самые близкие, самые дорогие люди?! Почему он, такой любимый, такой заласканный, имеющий свой дом, семью, должен скитаться по грязным улицам в поисках куска хлеба, который приходилось добывать в жестокой, беспощадной борьбе с сородичами?! Но его грязный, ободранный вид отталкивал, и все, к кому бы он ни подошел, или просто отмахивались от него, а бывало, что ещё хуже, пинали его, оскорбляли обидными словами «попрошайка, прилипала, бомж», хотя он не заслужил ни одно из этих оскорблений. И тогда, понурив голову, он уходил в какой – нибудь укромный уголок и погружался в свои невеселые думы. Ах, какое это было счастливое время! У него была любимая хозяюшка – десятилетняя Юнона, которую он обожал. Была семья, дом – полная чаша, и большая к нему любовь домочадцев. Но по непонятным ему причинам его разлюбили, предали, выкинули как ненужную тряпку на улицу! Разве это достойно человека, приучить к себе, а затем доставлять невинному существу столько страданий и горя?!

Юнона возвращалась со школы, когда увидела, как ватага мальчишек закидывали камнями какой-то рыжий комочек у арыка и спорили между собой, чей камень достиг цели. Разогнав мальчишек, Юнона подбежала к арыку и, невзирая на протесты своих подружек, взяла на руки полуживого от страха, маленькое, дрожащее то ли от страха, то ли от холода, маленькое тельце и прижала его к груди. Её огромные серые глаза наполнились слезами. Затем сняла с головы платок и завернула его.

– Не бойся, мой маленький, теперь я буду тебя защищать, – шептала она ему на ухо. – И никто никогда не смеет больше тебя тронуть!

– А тебе мама разрешит взять его? – с ехидством спросила подруга Таня.

– Если не разрешит, я уйду из дома вместе с ним – отпарировала Юнона.

Когда она появилась дома вся зареванная, с каким-то комочком на груди, мать испуганно подбежала к ней:

– Тебя кто-то обидел? Кто?!

Юнона была единственным и поздним ребенком в семье и мать с отцом не чаяли в ней души. Невзирая на то, что её баловали со всех сторон – родители, бабушки и дедушки с обеих сторон, она росла доброй, отзывчивой девочкой. И сейчас, когда мать увидела зареванную дочь, у неё сердце упало к ногам:

– Говори же, кто тебя обидел? – переспросила она с нетерпением.

Юнона протянула матери сверток из своего платка и, задыхаясь от рыданий, выдавила:

– Его хотели убить! Мама, представляешь, убить! Он такой маленький, беспомощный, а их было пять-шесть человек, и они кидались в него камнями! – и, не выдержав больше, громко расплакалась.

Мать раскрыла платок дочери и увидела рыжего комочка, у него с бока текла кровь.

– Ах, нелюди! – Запричитала она громко и бросилась к аптечке. Затем, словно передумав, побежала в ванную комнату и принесла чистую, мокрую тряпку и обтерла ею комочек и только после этого обработала рану йодом.

Юнона с благодарностью и огромной нежностью следила за мамой. На душе стало легко: мама не выгонит такое несчастное существо!

И с того дня Рыжик, как его окрестила Юнона, стал полноправным членом семьи: все его любили, и мама, и папа, а Юнона не чаяла души в нем. Они спали с ней вместе, она его кормила, чистила, ухаживала за ним. Это было условием папы: коли, ты принесла его в дом, будь добра, сама о нем и позаботься, неси ответственность за того, кого ты приручила. Но для Юноны эти хлопоты были только в радость. Она даже учиться стала намного лучше. Ответственность за чужую жизнь сделала её серьезной, она будто повзрослела. Придя со школы, первым делом игралась с Рыжиком, затем, покормив его, занималась своими делами. Но Рыжик не отходил от неё ни на шаг, словно предлагая ей свою помощь. Мать с отцом не могли нарадоваться на свою дочь, и той гармонии отношений, которая сложилась в доме после появления Рыжика. Все-таки, сколько новых эмоций он принес! Сколько радости доставляет общение с ним! Мать, возвращаясь с работы усталая, при виде Рыжика забывала обо всем: он действовал на неё как успокаивающее средство.