Наталья Арбузова - Мы все актеры

Ну что, после того первого инсульта года ему хватило, чтобы со свету убраться. В январе Алевтина позвонила на ихнюю работу, и ей сообщили новость, уже трехмесячной давности. С кем я стану долгу зиму коротать, с кем я стану тёпла лета дожидать? А как же – с Алевтиной. Летом пойдем снова и снова разучивать полевые пути меж колосьев и трав. Увидим Ваню – далеко впереди, оторвавшегося от нас. Алевтина, ходкая, скоро с ним поравняется. А там и я, младшая, их догоню, и мы уйдем втроем в блёклое от жары небо.

До чего же они все худые – участники войны. Испитой старик, портки висят. У него в Ессентуках лицензия на торговлю скобяными товарами, ларек на рынке. Так уж ему повезло – был с Брежневым под Новороссийском. Его гвозди, шурупы, дверные петли мирно соседствуют с ребристыми тыквами и крапчатой фасолью. Другие, тоже поджарые и загорелые лицом старики вечно толкутся подле его будки. Импровизированный клуб. Глядишь – и веселей. Сейчас приехал в Москву посмотреть кой-какого товару, чего на месте не достанешь. У него раз в году бесплатный билет.

Сын на вокзале его не встретил. Старик немного подождал, потом деловито повесил через плечо сумки с жаренными на сковороде пирогами. Такие же сын скоро привезет с его стариковских похорон. В этом деде, уроженце натеречной станицы, семнадцатого года рожденья – ничего казацкого не заметно. Может, и есть, но так затерлось, что не различишь. Долго и упорно полоскала его жизнь. Вытащил бумажку с адресом. Разглядел хорошими глазами, но разобрать не смог. Попросил молодую девушку, расспросил ее про метро и поехал на неприветливую окраину. Сын только что заимел комнату в коммуналке. Оттягал при разводе у третьей по счету законной жены. Старик знал, что ему определено там недолго пожить. Потом сын пустит квартирантов, как он сам делает в Ессентуках. Сын обитает на одну остановку ближе у четвертой, незаконной жены – адрес на другой стороне. Дед пошевелил мозгами под кроличьей шапкой и послал себя по этому адресу, написанному незнакомой теткой незнакомой четкой рукой.

Так, без мороки, ничего не выходит. Старик проехал на остановку дальше, чем намеревался, и вышел там, где ему предстояло поселиться. Рыжие кирпичные дома с белым узором-бегунком теснились к самой мостовой, будто боялись не попасть, не сесть на невиданный супертранспорт сумасшедшей городской жизни. Фабрики в глаза не лезли, но дышали где-то рядом. Лица у людей были типичные-фабричные. Старик в этом немного разбирался. С пирогами на плече пошел обратно через мост, поверх великого множества железнодорожных путей. Собака увязалась за ним, нюхая промасленную спину. Ушлый, он легко нашел длинный дом на шоссе, зашел с тыла и позвонил в дверь квартиры на втором этаже.

Открыла женщина с отсутствующим взглядом, и старик со вздохом облегченья узнал домотканые шерстяные половики со своего же базара. Зеленые с красным или красные с зеленым, они лежат там скатанные на прилавке рядом с толстыми узорчатыми носками, невесомыми пуховыми платками и прочими предметами привычного обихода. А с прилавка напротив светит яркая, слипшаяся сладким комком курага, набравшая запас солнца на всю зиму. Вслед за половиками старика обступила тьма-тьмущая знакомых вещей, что сын наживал из года в год и упорно таскал от жены к жене, втискивая по тесным московским углам. Старик потыкался между стен, почитал по слогам чудные названья книг на корешках: Ма-хаб-ха-рата… Лао Дзы… Русскими буквами, но не по-русски. Это у нас есть такие народы. Даже на деньгах написано – бир манат.

Пришел сын, правда – не сразу. С резко выраженным горским типом, хоть в родне напрямую такого не просматривалось. С бородой и бегающими глазами. Абрек. Сразу кинулся к магнитофону, выломанному из чего-то более крупного, и включил свою беспокойную музыку. После ужина, за которым сам не ел, отвел старика на ту квартиру. Больше они до старикова отъезда не виделись - только звонили друг другу. Но их жизни в течение десяти дней шли близко и параллельно. От этого было никуда не уйти.

Старик, привыкший сам возле себя росу обивать, приладился к распорядку работы пельменной и пункта приема стеклопосуды. Отчужденье шибко грамотного сына – беда давнишняя, сто раз оплаканная. Покупки предстояли немудрящие, в конце концов хватило универмага на трех вокзалах. Времени было навалом. В облупленной куртке до колен старик раза три на день ходил по мосту, провожая взглядом шмыгающие внизу поезда. Куда пошли? не к вам, не к вам. А что, у нас как раз неплохо. У нас осенью рясные сады. У нас река Подкумок быстрая. У нас далёко видно – всё в горы и в горы. А здесь грязный туман – лица не отмоешь. У нас таких и холодов нет. Вон, баба мимо прёт – гляди, как упехтерилась.