Алексей Лукшин - Семён Светлов

– А почему я сам не могу деньги ей отдавать?

– Ты что! Символично, что целительницы, чей дар от Бога, денег не берут. Им это претит. Ей в особенности. Но уж так заведено, ей же надо на что-то жить, развивать свои способности. Потому обращение людей благодатью считается. Просящему – дай, на обратившегося – воззри. А люди, кому не безразлично, заботу о ней выказывают. Получается, я забочусь о ней за то, что она помогает тебе. Воздаю ей сторицей. Если человек хороший поступок совершает, материальное вознаграждение – лучший стимул и побуждение его на последующие добрые шаги.

– Умница какая ты у меня! Хотя такое утверждение спорно и не вяжется с жизненной концепцией человечества, но, определённо, к некой группе людей может быть применимо, если иные способы не имеют силы влияния. Поощрение – как подпитка голодному, сильный резон. Хотя считается, что духовные ценности сильней.

– Духовные, духовные. Хлебом ли одним сыт человек? Не в плоти ли он находит утешенье? Давай попристаю. А, Сёмочка? Там речка впереди, роща берёзовая на берегу. Сентиментальная что-то я сегодня.

Семён надел солнцезащитные очки, в глазах до боли рябило от ярких лучей. Машина плавно набирала обороты. Асфальтная дорога, дугой уходящая в горизонт, отсвечивала, как полированное стекло.

На следующий, третий день, опять то же самое, та же передача денег, но вместо перца щепотка нюхательного табака. Маша садится за руль. Едут.

Задумчивый Семён, несколько раз развернув и свернув газетный свёрток с табаком, про себя отметил: «Н-да, за мои деньги сыплет не жалеючи».

Он послюнявил палец, попробовал на вкус: горечь. И с привкусом, что немедля проснулись рвотные позывы. В глотке словно произошёл взрыв. Он маленькую крошку занёс себе в ноздрю, желая испытать старинные свойства этой пыли. Он ждал. Вдохнул носом сильней. Ничего. Он ущипнул понюшку поболее и, поднеся к носу, разом втянул воздух.

Глаза заслезились, потекли слюни и сопли.

«Апчхи!» – он чихнул.

Изо рта, из носа в разные стороны полетели брызги. Он едва успел прикрыть кулёк и скрутить его, чтобы не рассыпать. Через несколько минут чихоты, Семён пришёл в себя. Сотрясавшаяся ещё от редких чихов голова как будто была наполнена жидкостью вперемешку с этой отвратительной коричневатой пылью, которую хотелось исторгнуть из себя. Казалось, что она проникла повсюду. Утирая слёзы руками занёс и туда эту въедливую пыльцу.

Кошмар всё же закончился. Белое в красных пятнах лицо было таким, словно он сокрушался в детской истерике беспрерывно несколько часов.

– Сегодня в последний раз. Надо перерыв сделать. Лекарство дала. Я полечусь, думаю, потом вернёмся. Её пассы целительны – спору нет. Но дорога в сотню километров изматывает сильнее, чем польза этой доброй тётушки. Думаю, за те деньги, что я плачу, она бы могла приехать сама. Езди и езди. Талантливый предприниматель.

– Прервать лечение захотел? Смотри сам, – Маша расстроилась.

Настроение упало. Только она похихикивала, а тут как ветром сдуло хорошее настроение.

– Ты находишь целесообразными её действия? – спросил Семён. – Поставила меня на ноги, крикнула: «Брось костыли, брось! Иди на меня, что стоишь? Вылупился. Иди, кому говорю». Я думаю, она издевается. Глупо. Но я винить её не могу. Я приехал по собственной инициативе. Но понял – хватит. Единственно, что в кузнице, где она куёт деньги, – Бога точно нет. И не было.

Она смешалась.

– Доля правды есть в твоих словах. Но главное, что мы всё это время вместе. Далеко от твоих врагов. Разве этого мало?, То что она даёт, безвредно, заряжено энергетикой сверхчеловека, можно сказать, святого. С точки зрения веры, это символы. А вера в символы, даже в истории много примеров, выручала Россию, людей. Издревле. Не правда ли?

– Да, правда.

Его глаза осоловели, в такт неровностям на дороге он клевал носом. Усталость подломила его, и, вроде прислушиваясь к продолжавшей говорить Маше, он сквозь сон будто улавливал некие слова, поднимал голову, открывал глаза и снова закрывал.

Семён сидел на мягком диване и несколько отрешённо, забыла где находится, смотрел в одну точку на стене. Всё это время его мысли были заняты яркими сочными картинками какой-то небывалой действительности. Он с удовольствием просматривал их, иногда задерживал на какой-нибудь для более тщательного разбора, некоторые фрагменты-события перелистывал поскорее на самом интересном месте, чтобы позже вернуться к ним и разглядеть, как фотографию.