Евгений Пекки - Опаленные войной

А вот сегодня в баньку к нему должна была прийти вдова, двадцати семи лет, Петрушова Марья. Он ее застал с сумкой свеклы, взятой из финского хранилища, где она работала на переборке овощей. Правда, он пообещал финнам об этом не сообщать, если она будет сообразительной и ласковой с ним…

И тут черт принес этого Орлова.

Все это промелькнуло у Васьки в голове почти мгновенно.

– Господи, да что за времена настали? Финны пришли: чуть-что, плети да концлагерь. Свои придут, пистолетом в нос тыкают, – со слезой в голосе начал он канючить. Завершил свою жалобу он фразой, передразнивая персонаж из кинофильма «Чапаев», который привозили к ним в поселок: «… и куды же бедному хрестьянину податься?»

– Да, ладно, себя-то жалеть. Другие кровь на фронте проливают, а не финские закрома набивают. Когда наши придут, со всех спросится: «Что ты для победы сделал?»

– Вы, я так понимаю, в партизанах нынче состоите?

– Вроде того…

– У нас остановитесь или дальше свой путь продолжите?

– Меньше будешь знать, лучше будешь спать. Да и мне спокойней будет.

– Я ведь только к тому, что устали вы с дороги, может, переночуете? А завтра уж с новыми силами, куда вам там надо…

– Некогда отдых разводить. Своего кума, Мунакова Петю, хотел я в Великой Губе навестить, да там может и отдохнуть, денька три-четыре. Ну, веди в избу.

Васька подкинул еще несколько полешек под котел и они пошли с незваным гостем в избу, что была на горушке. Когда они вошли в дом, две тени из-за кустов незаметно прошмыгнули в баньку.

Нагнув голову, чтобы не зацепить притолоку, Орлов шагнул вслед за Грибановым в горницу и окунулся в тепло деревенского дома. Маленькая, сгорбленная женщина в белом платке, хлопотала у русской печки, из которой доносился дух только что испеченного пирога. Орлов сглотнул голодную слюну.

– Здравствуйте, – сказал он ей, снимая шапку.

– И тебе, милок, не хворать, – неласково буркнула старушка, и, не обращая внимания на гостя, спросила у сына: «Это ты кого, Василий в дом привёл?».

– Да, наш это, свой значит…., – начал мямлить тот в ответ. – Вот поужинаем и уйдет…

– Что-то я среди своих такого не припомню. Не боишься финской плетки из-за этого гостя? – пробурчала она, зыркнув глазами.

– Ну, проходи, коли пришел. Я на стол собирать буду.

Запалив керосиновую лампу, висящую над столом, она поставила табуретку, стукнув ее об пол, потом на всех окнах задернула занавески. Выставила на стол из печки закопченый чугунок с картошкой «в мундире». Сын сбегал в кладовку и принес оттуда соленых грибов и капусты. Хлеб своей выпечки он нарезал крупными ломтями.

– Садись, отведай, чем Бог послал.

Орлов, сбросив, телогрейку, подсел к столу.

– Что, торопишься сильно? – взглянула ему в глаза, карелка.

– Да не так чтобы уж очень, – уклончиво ответил разведчик, – с чего Вы взяли?

– Сапоги не снял, а к столу сел. Или не уважаешь нас, или боишься, что некогда будет сапоги одевать. Ну, Бог тебе судья, – перекрестилась она, повернувшись к иконе с коричневым изображением Николы Угодника, возле которой теплилась лампадка.

«Что про Москву слыхать?» – вдруг спросила она, когда Орлов, наскоро перекусив, запивал чаем кусок рыбного пирога.

Он чуть не поперхнулся. Рука привычно потянулась к кобуре.

– Ты ведь, оттуда? – кивнула она головой на шумевшее за окнами штормовое Онежское озеро.

– Стоит Москва, – буркнул Орлов, натягивая телогрейку, – и стоять будет.

– Ну-ну, спаси ее Господь. Калиток вон возьми на дорогу, – Василий, дай тряпицу.

Сын ее поспешно достал с лежанки кусок чистой холстинки, а старушка ссыпала в нее все из тарелки, ловко завернув, и протянула Алексею.

– Ступай мил человек. Не поминай лихом. Не нужно у нас оставаться, беда будет.

– Есть у меня, где ночевать, – отозвался тот, пряча в вещмешок угощенье.

– Василий, – проводи гостя.

Старушка вслед его перекрестила и закрыла дверь. В сенях Орлов остановился.

– Вот что, хватит отсиживаться! Любовь к Родине доказывать нужно. Проводишь меня к коменданту.

– Ладно. Мне всё равно к нему идти. Он рыбы просил ему на ужин занести.

– А рыба-то есть?

– Я уже приготовил.

– Ну, пошли. Только чтоб поменьше народу нас видело.

– Темно уже, если и заметят, не поймут. Только торопиться надо. В девять вечера комендантский час начинается. Полицаи могут обход сделать.

Василий взял берестяную корзину с рыбой, и они пошли вдоль домов, в которых где горел свет керосиновой лампы, а где и теплилась лучина. За ними выскользнули две тени и последовали поодаль в ту же сторону. К дому коменданта Орлов и его проводник подошли со стороны сарая. В доме, в каждом окне горел свет и освещал двор. Только за сараем была длинная тень.