Екатерина Бронникова - Лапсердак

Нина. А я люблю. Мы в детстве всегда собирали. Они с кладбища-то вкуснее.

Паша. Какого черта я с тобой связался? Ты шизанутая какая-то.

Нина. Нормальная я.

Паша. Глаза как-то блестят лихорадочно. У меня тетка шизой болеет, у нее так же блестят.

Нина. Ну, спасибо! (Смеется.)

Паша. Зубки такие красивые, беленькие, ровненькие. (Гладит Нину по лицу, целует.)

Нина. Я же шизанутая.

Паша. Да пофиг. (Продолжает целовать Нину.)

Нина. Давай фонарик выключим тогда.

Паша. Зачем?

Нина. Батарейку надо экономить.

Пашка выключает фонарик. Становится темно. Возня.

Нина. Не наваливайся на меня.

Паша. Я не наваливаюсь.

Нина. Ты мне прямо брюхом на мочевой пузырь давишь.

Паша. Каким еще брюхом? Нет у меня никакого брюха.

Нина. Есть.

Паша. Так нормально?

Нина. Нормально.

Паша. А так?

Нина. Ты опыты что ли на мне ставишь?

Паша. Просто спросил.

Нина. Может, я сверху? А то пол холодный.

Паша. Давай.

Нина. Где ты? Я не вижу ничего.

Паша. Да тут я, тут. Иди ко мне.

Нина. Знаешь, я в детстве…

Паша. Заткнись.

Дождь перестал. Дыхание Нины и Пашки разносится по гаражу.

Паша (вдруг, резко). Это что такое? Что тут у тебя?

Нина. Ничего.

Паша. Что это за ключи?

Нина. От квартиры.

Паша. Не ври! Где фонарик?

Нина. Паша…

Паша. Включи свет!

Нина. Я…

Паша. Ты совсем офигела? Это что за игры? Да отлепись ты!

Паша включает фонарик, светит на Нину. Она полуголая сидит на полу, в руках у нее ключи.

Паша. Дай сюда.

Нина. Не уходи.

Пашка отбирает ключи у Нины.

Паша. Это что за концерт, а?

Нина. Я просто хотела поговорить.

Паша. Ты совсем больная, что ли?

Нина. Я никому не нужна.

Паша. У тебя муж, ребенок, кредиты! Ты им всем нужна.

Нина. Им всем плевать на меня, унеси-подай, больше ничего.

Паша. Причем тут я?

Нина. Я люблю тебя. Я любила тебя еще до того, как мы встретились.

Паша. Нина, я – бабник, понимаешь? У меня так мозг устроен, организм. Для меня любовь это вот, то, чем мы сейчас занимались. И она заканчивается, как только все заканчивается. Мне неинтересно, что ты, где ты, как ты. До следующего раза ты не существуешь для меня. Я восемнадцать лет с женой живу, и еще столько же буду жить. И я не палился ни разу. Потому что уважать надо того, кто рядом. И у меня ничего не сотрется, и ничего не убудет. Это совсем другое. И я все для нее делаю, все капризы ее исполняю. Я не дурак, я на любовниц денег не трачу. Благо из баб очередь. И им пошоркаться в машине за радость. И они еще любовь потом себе выдумывают какую-то, романтику! Думаешь ты первая, что ли? Да вы как собаки. Вас кто погладит первый, так все – преданность неземная. А потом вас пинаешь-пинаешь, пинаешь-пинаешь, а вы все в глаза заглядываете, да хвостиком виновато машете.

Пашка отбирает у Нины ключи, возится с замком.

Нина. Я была маленькой, и летом папа на даче варил кашу манную в такой кружке маленькой, как порция. И я садилась за стол перед окном, было так солнечно. И всегда, всегда перед окном на проводах сидела трясогузка. А я думала: «Какая горячая каша! И солнце светит на нее. Наверное, греет, поэтому она долго не остывает».

Паша. Ну, ты и дура.

Пашка пытается открыть дверь, ничего не выходит. Он бьет ногами в дверь и кричит.

Паша. Выпустите меня! Выпустите меня отсюда! Помогите! Кто-нибудь! (Нине.) Ты маньячка! Ты психопатка! Ты ненормальная! Ты специально меня тут закрыла! Я вижу, вижу, что ты хочешь меня убить! Я вижу этот лихорадочный блеск! Ты все это подстроила, затащила меня сюда!

Нина. Делать мне больше нечего.

Паша. Я знаю, я чувствую, ты хочешь меня убить. Меня моя мать хотела убить, она ходила на аборт. Ее выскребли и отправили домой. Но я все равно родился, меня так просто не возьмешь! Я родился, и левая нога у меня была кривая, и я до 9 лет ходил в специальной обуви, даже в ней ложился спать. Я так ненавидел эти уродские сандалии, эту ногу, всех! Отец постоянно прикалывался надо мной, что мои ноги меня налево сами несут. Да! Несут! И что? Я радоваться пришел в этот мир! А вы все меня душите! Каждая баба норовит в душу залезть, не потому что ей интересно, нет! А что бы манипулировать мною, управлять! Чтобы я работал на этой чертовой работе и обеспечивал ее прихоти, чтобы жрал ее сраный борщ и смотрел «Давай поженимся». Чтобы я спину гнул на работе, да всем жопу лизал ради того, чтобы накормить ее детей, которых она, может быть, вообще наблудила! А я не хочу! Не хочу! Я жить хочу! Я люблю красивых баб, и некрасивых тоже, и я хочу разделить с ними эту радость – радость оттого, что ты просто проснулся, что ты можешь бегать босиком, не хромать и не падать. А вы толкаете меня в свои петли, арканы. И душите, душите меня, выскребаете все нутро мое, плоть мою. (Плачет.) И душите, душите, душите меня!