Егор Куликов - Забвение

Я вскочил на ноги и, плавая в тёмном подъезде, рванул к лифту. Ноги заплетались в узлы. Опираясь о грязные стены, добрался до него и нажал кнопку.

Проклятые двери медленно разъехались в стороны.

Только бы успели закрыться. Только бы успели…

Нервно жал на кнопку пятого этажа, наблюдая, как двери начинают съезжаться. Перед самым закрытием просунулась рука, и двери пошли в стороны.

Пистолет тихо щёлкнул вместо того, чтобы всадить пулю в этого длинного упыря.

Я тут же получил удар в лицо и затылком раскрошил зеркало. Длинный влетел в тесный лифт и локтем задел меня по виску. Выронив пистолет, я вжался в угол, закрыв голову руками.

Несколько ударов пришлись по голове, но слабые. Едва ощутимые в пылу драки.

Двери всё-таки закрылись, и лифт дёрнулся вверх. Мы были зажаты в этом крохотном пространстве. Я и этот парень.

Оттолкнувшись от стены, я врезался в парня и приплюснул его к противоположной стене. Лифт замер на месте.

Промелькнула шальная мысль, что мне довольно крупно повезло, что мы оказались заперты в этой конуре метр на метр. Я среднего роста, и мне есть где размахнуться, а этой шпале тут совсем неудобно. Эта мысль вселила уверенность, и я наконец-то оторвал руки от головы.

Несколькими короткими ударами в корпус я заставил его согнуться и схватиться за живот. Не теряя момента, нанёс удар коленом точно в нос. И даже почувствовал хруст. А затем и тёплую кровь на ноге, словно поймал сгнивший помидор.

Начал молотить руками куда попало. По голове, телу, рукам. Длинный кричал, матерился и жался в угол. Он спрятал одну руку за спину, после чего сильно ударил в живот.

Я скорчился от боли, но продолжал молотить. Эта кратковременная боль даже придала сил, мол, если он бьёт, значит, у него ещё есть силы. И моя задача лишить его любых сил и чувств.

Уставший, весь в крови, я перестал бить только тогда, когда он сполз по стене на корточки и больше не подавал признаков жизни. На всякий случай я ещё раз заехал ему точно в челюсть, и парень стёк на пол, как кусок растаявшего масла.

Вытерев кровь рукавом, я нажал на кнопку пятого этажа, и лифт продолжил движение.

Двери открылись. Я вывалился из лифта на пол. Несколько минут сидел, прислонившись к стене и пытаясь поймать взбесившееся дыхание. Затем встал, нащупал в кармане ключи и вошёл в квартиру.

Дверь в спальню была закрыта.

Катя укладывала Максимку спать. Не снимая обувь, закрылся в ванной и включил воду.

Подставил больную голову под струю холодной воды и с облегчением выдохнул. Стало лучше. Розовая жижа исчезала в сливном отверстии. Наощупь достал полотенце и вытерся.

И только тогда заметил, как подо мной скапливается лужица крови. Вязкая, чёрная, как смола, кровь уже залила левую штанину и наполнила ботинок. Задрав кофту, увидел открытую рану в боку шириной в несколько сантиметров. И стоило мне увидеть её, мгновенная боль прошла по телу. Словно вновь засадили нож. Я скорчился и зажал рот руками. Пересилив себя, выпрямился и едва удержался на ногах. Мысли поплыли, как асфальт на жаре. Я сел на край ванны и сунул голову под кран.

Схватился за кровавое полотенце и зажал рану.

Как будто легче. По крайней мере немного прояснилось в голове. Но вместе с этим тело начало реагировать на каждый ушиб и каждый удар, который я получил. Вот уже и затылок, которым я вначале приложился о перила, а затем разбил зеркало в лифте, начал болеть. Свободной рукой потрогал его, нащупав слипшиеся волосы и вязкую жидкость.

Вспомнил, что оставил Стёпин травмат в лифте. Естественно, возвращаться не стал, хотя мысль и проскальзывала.

Прижимая набухшее от крови полотенце, посмотрел в зеркало. Бледный, как плитка в ванной. Под глазами мешки, словно не спал несколько суток. Кровавые пятна, ссадины и синяки на лице легли поверх глубоких морщин. Волосы ёжиком торчат вверх. На правом виске слиплись от крови. Да и само лицо, несмотря на побои, грубое, квадратное. Словно из камня выточенное. Из какого-то белого куска мрамора.

Я отнял набухшее полотенце и смочил его. Когда выжимал, корчился от боли. Снова приложил к ране. Холодок прошёл по телу. Голова наполнилась туманом. Почувствовал слабость, а вместе со слабостью и какое-то облегчение. Боль ушла, оставив после себя недомогание и усталость. Жуткую усталость. Даже большую, чем тогда, в колбасном цеху после трех или пяти фур.

Рука соскользнула с мокрой раковины, и я начал медленно съезжать на пол. Ноги отказывались держать измождённое тело. Я безжизненно опустился на холодный кафель, смотря на меркнущую лампочку и слушая приятный плеск воды.