Иван Жук - Встреча

– Ну так как, Иван Яковлевич?

– Так… я и живу, как знаю, – улыбнулся в ответ Корейшев и, взяв у Миронки катушку с нитками, поблагодарил мужчинку: – Благодарю.

– Но на свободе лучше, – жуя конфету, продолжил Саблер.

– С Богом – везде свобода, – оторвав пуговицу, принялся Иван Яковлевич пришивать ее на себе. – Ыш ты, какая верткая. Не поймаешь.

– Значит, отказываешься выписываться? Хорошо, – после секундного размышления встал со стула Саблер. – Неволить тебя не стану. Тем более что благодаря тебе мы больных тут кормим. Да еще и на лекарства кое-что остается. А если вот, как Елена Владимировна, из других городов к нам народ поедет, то к осени, я надеюсь, мы и больницу отремонтируем. Так что живи себе на здоровье. А надоест – выпишем. Пойдем, Лена. Да, кстати, Лена мать свою специально к тебе привезла лечить. От алкоголизма. В медицину не верит, а в тебя вот верит.

– В Бога надо верить, – улыбнулся Корейшев Лене. – Он лечит.

– Знаю, – ответила санитарка. – Только не всякая молитва до Него доходит.

Застыв в туалете у приоткрытой форточки, мать Лены, – постаревшая лет на десять молочная сестра Ивана Яковлевича, – высохшая, обрюзгшая, с огромными синяками под выцветшими глазами, – нервно куря папиросу, поинтересовалась:

– Ну и как: он тебя «узнал»?

– Да, – кивком головы подтвердила Лена. – Вот конфетку мне подарил.

– Негусто, – сказала мать. – Для любимой племянницы мог бы что-нибудь и посущественней припасти.

– Я ему не племянница, – напомнила Лена матери.

– А я – сестра? – выпуская колечко дыма, поинтересовалась мать.

– Сестра. Молочная, – прояснила Лена. – Впрочем, это уже не важно. Сейчас он просто «божий человек».

– Божий ли?! – сузились в злобе глаза у матери.

– Божий, божий, – уверенно подтвердила Лена, – скоро сама увидишь. И убедишься.

– И он меня, значит, вылечит? – с ехидцей спросила мать.

– Мама, ну что ты все время злобишься? – с досадой спросила Лена. – Порадовалась бы за брата. В наше время не спился и не искололся. Родиной не торгует. Живет себе потихоньку, людям вот помогает.

– Так я и радуюсь, – пыхнула дымом мать.

– Ты что, до сих пор его ревнуешь? – вдруг догадалась Лена. – К Богу ревнуешь, мама?!

– Да больно он мне впал! – зло огрызнулась мать и, сплюнув окурок в ведро с окурками, первой пошла к двери. – Ладно, пошли уже. К твоему «божьему человеку».

Проходя с матерью по длинному больничному коридору со множеством выходящих в него дверей, приближаясь с потоком людей в цивильных одеждах и больных в пижамах к палате Ивана Яковлевича, строго шепнула матери:

– Только ты не груби ему.

– Больно надо, – сказала мать. – Может, я и вообще разговаривать с ним не буду.

Поправив на матери воротник пижамы, Лена примирительно попросила:

– Расслабься, мама. Вот увидишь, всё будет нормально.

Вздернув одним плечом, мать раздраженно пыхнула:

– Так, может, мне вообще к нему не идти? Чтобы как-нибудь не задеть «божьего человека».

И тогда Лена, молча взяв мать за руку, ввела её, едва-едва упирающуюся, за белую дверь, в палату.

В палате собралось так много народа, – посетителей в цивильной одежде и больных в форменных пижамах, – что в первый момент как Лена, так точно и мать её несколько растерялись. С трудом протиснувшись за порог, одетая в белый больничный халат и в белую крахмальную шапочку Лена увлекла мать за руку, за собой. Просачиваясь за дочерью в угол к Ивану Яковлевичу, мать с любопытством огляделась по сторонам.

В глубине палаты, у окна, крепкий красивый священник Иван Афанасьевич Щегловитов, бывший московский предприниматель, а теперь вновь испеченный батюшка о. Иоанн принимал исповедь. К нему выстроилась целая вереница больных в пижамах и просто паломников к «божьему человеку» в самых разнообразных зимних одеждах. В этой очереди находились и Алик вместе с о. Самсоном и Миронкой.

Поэт Сырцов, сидя на стуле возле кровати Ивана Яковлевича, ухаживал за похрюкивающим безумцем.

Из угла же, куда сквозь толпу присутствующих Лена тащила мать, доносился знакомый голос Ивана Яковлевича:

– Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, все звезды света, хвалите Его, небеса небес и воды, которые превыше небес.

Оглядываясь в толпе, Марина шепнула дочери:

– А народищу! Ни фига себе. И все к нему на прием лечиться?

– По-разному, мама, по-разному, – расталкивая больных, пробивалась Лена всё ближе и ближе к кровати Ивана Яковлевича. – Кто лечиться. Кто просто так – поглазеть да послушать.