Лека Нестерова - Пьесы. Русский театр

ЯНА. Сергей, ну ты что?

САМ. ВАЛ. (слегка обиженно). А вот ещё. Объявление: «Продам живого волка». Чёрти что! На кой он нужен, этот живой волк? Сдери с него шкуру, да и продавай, больше толку.

СЕРГЕЙ. А что, Самсон Валерьянович, тут я, пожалуй, с Вами соглашусь. Действительно, чем продавать ЖИВОГО волка, уж лучше на шкуру его, для него лучше… Так ведь нет же, непременно хотят именно ЖИВОГО продать. Живого, с его жаждой воли, не укрощённой свободой, с его отчаянной самозащитой! Продать! В этом у них особый кайф, особая фишка!..

САМ. ВАЛ. (раздражённо). Да чего ты тут несёшь? Причём тут… Я говорю, как бывший торговый работник с опытом, что шкура волка – это единственное, что представляет в нём хоть какую-то ценность.

СЕРГЕЙ. А-а, простите, Вы всё о своём… на чём хапнуть побольше… так это несложно… и дураку под силу, особенно, если у этого дурака нет твёрдых принципов.

САМ. ВАЛ. (брезгливо) Что? Что ж ты – дурак – не заработаешь? А живёшь тут у меня, без своего угла, вторым петухом в курятнике.

СЕРГЕЙ (глядя пристально в глаза тестю). Самсон Валерьянович, в петухи Вы сами себя записали. Только смотрите, как бы Вам не прокукарекать самое главное. А заработать я, дурак, наверное, и смог бы… теоретически… однако, так уж устроен, что куда ни повернись, везде принципы… принципы… принципы…. Какой-то лабиринт из принципов – не вырваться. И с Ариадной мне не повезло…

САМ. ВАЛ. Что за чушь ты несёшь?! Какие ещё лабиринты-принципы? Ариадну какую-то приплёл… У тебя жена и двое детей, тунеядец!

СЕРГЕЙ (еле сдерживаясь). Тунеядец? Да, тунеядец… по части воровства и махинаций… но другой работы у нас в стране, к сожалению, нет. Но Вас я понял… обыватель – ваше имя… и легион – ваше отчество… а фамилии вообще никогда не было, так же, как и национальной принадлежности! И слушаете Вы, да не слышите!

САМ. ВАЛ. Ты скажи спасибо, что я вообще тебя слушаю! Кто-то тут должен пахать на него, несёт чушь!

СЕРГЕЙ. Никто не просит Вас на меня «пахать»! Но флажки Вы здорово расставляете… хитро… и пулю подходящую отлили…

САМ. ВАЛ. Ты поиздевайся, поиздевайся… Я тебя, щенка, за дверь выкину, там будешь гавкать, паршивец! Тунеядец!

СЕРГЕЙ. Отроду никогда не гавкал!

Сергей оглушённый бранью тестя, вскакивает и уходит в спальню.

ЯНА (недовольно). Па-А! (Убегает вслед за мужем.)

АДЕЛ. ЕРМ. (несёт в гостиную самовар). А вот и самовар… Серёжа, Яночка, папа… А где же дети?

САМ. ВАЛ. (передразнивая). А где же дети?

АДЕЛ. ЕРМ. Опять чай вдвоём… Ох!

САМ. ВАЛ. Да ну их! Знаешь, я чай тоже пить не буду… не хочу! (Уходит.)

АДЕЛ. ЕРМ. Ничего не понимаю (ставит самовар на стол и садится). Что ж это такое? Вечно их не соберёшь. (Чуть посидев, снова засуетилась: что-то поправляет, спотыкается на каких-то гильзах, находит ржавые бинты, откидывает их в сторону, пытаясь, в конце концов, навести порядок.) А что ругаться – то, все правы… а папа… когда хорошенько разобраться… и получается… что он-то, оказывается, ну, это самое, он-то и прав… он всегда прав. Ой, куда это я вазу забельшила? (Находит возле комнаты молодых.) Ах, вот она.

Из дверей комнаты слышатся голоса: «Мне это уже вот где! – Я тоже уже не могу! Я устала!»

АДЕЛ. ЕРМ. Всё не мирятся. А зачем в голову брать-то? Ну. Наговорили друг дружке, а в голову зачем брать? …Ии, батюшки, у меня ж там… (быстро уходит).

Из комнаты в гостиную, решительный и взволнованный, вылетает Сергей, за ним Яна.

ЯНА. Сергей, ты куда?

СЕРГЕЙ (юродствуя). А куда это я? А? Туда? Или сюда? Куда? (Одевается, бегая из гостиной в прихожую, из прихожей в гостиную).

ЯНА. Не сходи с ума, Сергей!

СЕРГЕЙ. Яночка, ты моя, я бы остался, да… пива очень хочется… и опять же… по бабам… ну. Вот тАк! (Проводит рукой по горлу).

ЯНА. Серёжа-А! Но ведь папа прав… в конце концов… то, о чём ты говоришь, просто даже не современно, ну, не в духе времени. И слова какие-то подбираешь… как с луны, честное слово!

СЕРГЕЙ (вытаращив на неё глаза). Ах, не современно! Папа прав?! Да, не современно! А я знаю, для вас я – ископаемое. Но я вижу, кишками чувствую, как скоропостижно всё меняется, быстрее, чем труп в могиле, превращаясь в ничто! И самое страшное… что это ничто уже очень многим кажется нормой, а живое, с болью и нервами кажется чем-то инородным, не от мира сего. Да может, так оно и есть. Только я не хочу – не хочу, понимаешь? – туда, за вами! Пусть я буду с теми… кто и после своей смерти… живее всех живых (поднимает гильзу с пола и ставит её на стол).