Лека Нестерова - Пьесы. Русский театр

ВЗВОДНЫЙ. Отставить панику! Не раскисать. Война – это вам: не дождик прошёл, так сразу не кончится. Надо выживать! Высотку удержим, Командующий – мужик стоящий. Поговаривают,

Ещё вдарим. А сейчас – ждать, бдительности не терять. Ничего, сынки, держись… (Уходит.)

П а у з а.

СЕРГЕЙ. Изменники! Предатели! Ненавижу!

БАРАБАШ (пересмешничая). «Наступление прекратить…» Что птицу на лету! Только пулей. П а у з а. (Напевает.)

СЕРГЕЙ. Я бы сейчас не знаю, что бы сделал, душа горит! Взять бы этот миномёт, да и-и…

БАРАБАШ. Ты только, Серый, не сломайся, Богом тебя прошу. Знаешь, дорога тянется, тянется, да куда-нибудь приведёт. Ты ж сам учёный, в прошлое умеешь смотреть. Вот мой дед… много всяких историй рассказывал мне, малому. Что-то запомнил, а что-то, дурню, лень было. Что-то он говорил про умную молитву, про исихию какую-то… Это я ничего не понял. Зато помню, что были, давно-давно, такие казаки… характерники назывались… что ни голода, ни холода не боялись, ни огня, ни воды. Слыхал о таких? (Сергей отрицательно покачал головой).

ТИМОФЕЙ. И я не слыхал такого.

БАРАБАШ. Не спишь? Ну, слухайтэ. Характерники эти были с природой слиты так, что понимали язык птиц и зверей. А дух был такой силы, что взглядом могли врага одолеть. Не верите? А зря. Дед говорил, что могли они в волков обращаться…

ТИМОФЕЙ. В волков? Это как э т и называют себя серыми волками, хищниками?

БАРАБАШ. Да какие они волки? Шакалы. И дурак назовётся умным, а умнее не станет. А э т и ещё покажут своё истинное рыло… Ну, так вот. Смотрит басурман – казак на него идёт. Раз! – А это уже не казак, а волчья пасть на него скалится. Вытаращит свои азиатские глаза. Пока думал – башка с плеч! Словно колдуны какие…

ТИМОФЕЙ. Ох, и врёшь ты, Витюша, как я погляжу.

БАРАБАШ. Эх, ты Тимофей Вершина! Не вершина ты, а вершки от корешков. В цём скарбе, щё батькы нам в наслэдство поховалы, всэ е: и пословицы, и поговорки, и былины, и песни всякие… А тильки брэхни нэма… чёго нэма, того нэма.

ТИМОФЕЙ (смущаясь). Да я так, шутя… и никакой я не вершок от корешок! Фамилии, знаешь, тоже… просто так не даются. Вершина я, Вершина! К тому же раненный в бою.

СЕРГЕЙ (вглядываясь вдаль). Ведь совсем чуть-чуть осталось, и конец войне. Конец мучениям… Я слышал, как ещё до войны здесь начали над русскими измываться: и убивали, и насиловали, и из собственных домов изгоняли в свет белый. Вот, думал, придут наши, наведут порядок. И что? Ничего не изменилось, только хуже стало.

БАРАБАШ. Иэх, керды-берды, шатой-марды… Мает око – зуб неймёт! Однако ж мы – не характерники: холодно, аж до кости продирает… и жрать хочется (достаёт спички и папиросы).

СЕРГЕЙ. Ты чего? Демаскируешься.

БАРАБАШ. Так мораторий же (пытается зажечь спичку). Тьфу-ты, погасла.

Слышатся далёкие залпы танковых орудий.

СЕРГЕЙ. Верно взводный сказал: ещё ударим. Хорошо-о…

БАРАБАШ. Хорошо-то, хорошо, а надолго ли? (Снова пытается зажечь спичку.) Да язви её!..

СЕРГЕЙ. А, может, опомнились наши командиры, вспомнили, что у них оружие есть, и голова на плечах, и солдаты, верные им, а? Да перестань ты спички жечь!

БАРАБАШ. Вряд ли, Серый, опомнились. Ох, и змэрз же я, хоть чуток покурить (наконец закуривает сигарету). Ничё, всё будет – обана-ништяк! (Напевает.)

«Служив казак при вийську,

Мав рокив двадцать тры.

Любыв вин дивчиноньку…

СЕРГЕЙ. Потуши… (Слышится одиночный выстрел.)

Барабаш падает навзничь со словами песни: И з сыром пыроги…»

СЕРГЕЙ (орёт). Витюша! Барабаш! А-а-а! (Стреляет во тьму из автомата.) Гады! Шакалы! Твари подлые! (Разорвавшийся снаряд падает неподалёку и оглушает Сергея.

Т е м н о.

Те же горы, та же высотка; взрывом изуродованное орудие; слабый дымок; кругом следы хаоса войны. И посреди всего – квартира ЗАВИДОВЫХ. Диван, кресло – любимое место отдыха хозяина; стол салфеткой и вазой, телевизор, стоящий, как на тумбочке, на миномётных ящиках. Здесь проходит мирная жизнь, давно вернувшегося с войны, рядового СЕРГЕЯ БЕГИЧЕВА с его женой ЯНОЙ, детьми, тестем и тёщей.

Утро. В комнату входит АДЕЛАИДА ЕРМОЛАЕВНА. В руках у неё «голодный» пылесос, с помощью которого она принимается за уборку.

Вскоре, следом за женой, в гостиной появляется САМСОН ВАЛЕРЬЯНОВИЧ. Обряженный в домашний халат, он входит важно и значительно и садится в любимое кресло, подхватывая из-под себя книгу.