Тамара Злобина - Рыжая Кошка. Роман

Единственная отдушина от всех этих привилегий – поездки в Ташкент. Бываю там нечасто, хотя всегда можно найти причину: то вызов в министерство, то необходимость проведать родителей, то наведаться в родной институт.

Рахиля, жёнушка дорогая (даже очень порой дорогая) к моей радости сейчас не может участвовать в этих поездках, так как ожидает четвёртого ребёнка, поэтому, видимо, каждый раз закатывает грандиозный скандал, чтобы «отдушина» мёдом не казалась.

Можно понять с каким настроением вырываюсь из дома, и как благодарю Аллаха за то, что он дал возможность, хоть на время, уйти из-под жёсткой круговой опеки ферганских родственников. И хотя, как мне порой кажется, я несколько привык к частым скандалам, нотациям и поучениям, но отдых вдали от дома ценю больше ежедневного общения с женой и её родственниками.

Иногда, когда Рахиля начинает переходить всяческие границы, я просто говорю: – «Ну, всё, хватит, дорогая!», – и уезжаю подальше. Друзья не раз советовали поучить строптивую жену, но учить дочь самого Камалова (?!) – себе дороже: такая учёба, наверняка, стоила бы мне головы.

В минуты гнева и бессилия я иногда думаю, что это Аллах наказал меня за предательство, наградив такой женой. В студенческие годы у меня была большая и светлая любовь – Катя Воронова. Сколько изобретательности пришлось проявить, сколько неприятностей и даже побоев вынести, чтобы добиться её благосклонности, и, наконец, любви.

Я боготворил её, не без основания считая самой красивой и самой умной девушкой на свете. Катюша действительно была необычайно хороша собой какой-то гордой русской красотой: синие, как бездонные озёра, глаза, лёгкие, светлые, необычного оттенка волосы, стройная, словно выточенная из слоновой кости, фигурка.

На последнем курсе нас иначе, как «иголка с ниткой» не называли, считая мужем и женой. Катя сказала мне однажды:

– Мы муж и жена не перед законом, а перед Богом.

Тогда это высказывание показалось мне странным, ведь в нашей семье, воспитанной на идеях марксизма-ленинизма, разговоры о Боге, вере, не были приняты. Мой отец, выросший в детском доме, много лет преподавал в школе историю, а в последние годы перед пенсией, когда стало сдавать сердце – секретарём партийной организации Ташкентского завода ЖБИ №1. Да и мама, преподавательница русского языка и литературы, как принято в узбекских семьях, целиком разделяла атеистические мировоззрения отца.

Заканчивались студенческие годы. Перед самым распределением из-за какого-то пустяка у нас с Катей произошла размолвка, и мы попросили распределения в разные города, хотя до этого решили ехать вместе. И вот я уехал в Фергану, а Катя в Джизак.

Как я потом ругал себя за то, что не мог уступить Катюше даже в мелочи. Сколько раз хотел поехать в Джизак, упасть ей в ноги и просить прощения, но так и не осмелился, считая, что этот шаг унизит меня. Так, в борьбе с самим собой, со своей гордыней, прошло полгода, когда до меня дошла весть, что Катюша вышла замуж. Известие стало для меня страшным ударом. В этот день я напился от собственной глупости и бессилия хоть что-нибудь исправить.

Утром ужасно болела голова, было муторно на душе, и я сказал себе тогда:

– Всё, Сабир, розовая юность закончилась. Будь мужчиной!

И с головой ушёл в работу: дневал и ночевал в управлении, пропадал на стройплощадках, непосредственно, не из кабинета, руководил работой строителей. Боль притупилась, отошла на второй план, покрываясь дымкой сожаления и вины, но вскоре друзья меня познакомили с Рахилёй Камаловой, давая ценный совет не упустить шанс «приподняться в этой жизни на достойную высоту».

Красавицей Рахилю назвать было нельзя, но была она мила, тонка, как тростинка, в отличие от местных девушек, раскована, богато одета. И косы! Что мне в ней понравилось более всего, так это длинные, заплетённые во множество тугих, змееподобных косичек, волосы, пахнущих не кефиром, как у многиха местных кизча (девочек), а ванилином, как аппетитные сдобные булочки.

До сих пор удивляюсь, как Рашид Камалович не выдал свою горячо любимую дочь в юном возрасте, позволив ей девичествовать до двадцати лет и, как она смогла уговорить его выдать замуж за меня – чужого человека, без средств к существования, без рода и племени, (как было сказано мне однажды), не имеющего возможности создать дочери высокопоставленного чиновника те же условия, что она имела в родительском доме.

Конечно, не видать бы мне Рахили, как собственных ушей, не будь я по натуре весёлым, общительным и, как меня в шутку называли друзья – сердцеедом, и не будь Рахиля такой самовольной и упрямой. В общем, влюбилась она в меня и заявила родителям, что замуж за другого не пойдёт. А когда мать начала отговаривать её от этой глупой затеи, Рахиля пообещала сжечь себя. Угроза возымела действие и родители сдались.