Татьяна Рудная - Сила и нежность

Крылатость пламенного слова
Дана и небом, и судьбой.
И я пишу стихи, и снова
Мы кружимся вдвоем с тобой

В волшебном вальсе нежных строчек,
Одно дыхание – на двоих.
И сердца пламенного почерк
Все переплавит в светлый стих.

Стихи и голос – все останется со мной.
Я не предам себя, друзей своих.
Да, одиноко мне порой одной,
Но делим грусть с тобою на двоих

В моих стихах. И согревают строчки,
Как огонек, мерцающий в ночи.
Как музыка, глаза любимой дочки
И шёпот тихо тающей свечи…

Есть особая тишина.
Она в сердце, открытом Богу.
Всё пройти, все испить до дна…
Но найду ли свою дорогу?

Выбирая свою судьбу,
Не ропщу на нее, не плачу.
Всё равно я к себе приду,
Если в жизни хоть что-то значу.

В сердце Грина полыхал костер,
Алые лелея паруса.
Поглощал его морской простор,
И вершил писатель чудеса.

Как бы трудно ни жилось тебе,
Свет души всегда в твоих руках.
Ты иди наперекор судьбе,
Позабыв и боль свою, и страх.

Можно оттолкнуться от земли
И подняться сердцем в небеса.
И когда-нибудь мелькнут вдали
Алые, как пламя, паруса.

Полтора километра до Чехова
Сквозь полуденный ялтинский зной.
Наконец-то я в Ялту приехала.
Чехов в сердце и рядом со мной.

Вот и домик его обихоженный.
И в саду все, как прежде, в цвету.
Сколько тропок на свете нехоженых
Претворяют в реальность мечту.

Мостик хрупок меж прошлым и нынешним,
Оттого совпадений не счесть,
Если чеховским взглядом окинешь ты
Вновь палату под номером шесть.

Полтора километра до Чехова
Сквозь полуденный ялтинский зной…
Даже если полмира объехал ты,
Чехов в сердце и рядом с тобой!

Тугие паруса и Мандельштам.
И Божье имя, как большая птица…
С эпохой разделил ты пополам
Все то, что лишь во сне приснится.

По-мандельштамовски красива
Твоя волшебная строка.
И ветра, и любви порывы
Доносятся через века.

Шального ветра той эпохи,
Которая, как волкодав,
Пыталась разорвать на крохи,
Всё переплавив в серый сплав.

Но море вновь шумит у изголовья!
Любовь жива! Все движется любовью!
Душа жива в стихах. В душе поэта
Так много первозданности и света.

Вновь время замедляет бег.
Настали первые морозы.
И глупый, безрассудный снег
Ласкает чеховские розы.

Пробилось сердце сквозь гранит
И вековую безмятежность.
И дом писателя хранит
Его тепло, тоску и нежность.

Во флигеле свеча горит,
Мир согревая днем и ночью.
Душа с душою говорит,
А время ставит многоточье…

Костёр есенинского сердца
Пылает негасимым светом,
Чтоб мы душой могли согреться
И в зимний день, и светлым летом.

Чиста есенинская Русь,
Как Божий храм, а звёзды – свечи.
И как в купель, я окунусь
В стихи поэта в зимний вечер.

Мой дед Иван на фронте воевал:
От финской до победы в сорок пятом.
Но избегал речей он и похвал
В преддверии победной громкой даты.

Вернувшись с фронта, дед построил дом,
И бегали в нем дети и внучата…
Наверное, мечтал об этом он
На фронте и в победном сорок пятом.

Он брал от жизни очень, очень мало.
Семья и труд – начало всех начал.
Добрей его я никого не знала,
А как же он на фронте воевал?..

Боль и эхо страшной той войны…
Вновь они нам не дают покоя.
Только ради веры и любви
Стоит жить на свете нам с тобою.

Не было б проклятой той войны.
А она, ужасная, все ближе…
Мы сумели выстоять и выжить
Только ради веры и любви.

Летели письма фронтовые,
Сплетая ниточки судьбы.
Чтоб возвращались вновь живые
Из пепла и огня войны.

Война не сокрушила веру.
Любили, верили, как прежде.
И в письмах фронтовых без меры
Тепло души и свет надежды.