Валя Шопорова - Умри, Джерри!

– Том, давай поговорим о том, что ты вспомнил, – проговорил он.

Том замотал головой, забрался на кушетку с ногами, обнял колени, закрываясь ими.

– Том?

Губы задрожали сильнее. Том стиснул зубы и даже задержал дыхание, чтобы не пустить наружу рвущиеся постыдные слёзы. Закрыл глаза. Хотелось исчезнуть отсюда и оказаться дома, где тепло и подвёрнутая нога не болит.

А нога и так не болит, потому что с тех пор прошли почти четыре года. От осознания этого стало ещё хуже, аж жилы на шее свело. Больно, горько, непонятно и невыносимо хочется убежать!

Решив не делать чужую работу, месье Деньё отправил Тома к психотерапевту. Но и с ним Том отказался обсуждать воспоминания о вечеринке, даже не говорил толком, что не хочет этого – больше молчал, сопел и сжимался в комочек. А когда доктор совсем достал своими вопросами и попытками разговорить его – сорвался и развёл истерику, чтобы от него отстали.

Тома отвели в палату. И в окружении чужих, холодных цветом стен, которые подменяли ему дом, он лёг на кровать и, вжавшись лицом в подушку, разревелся. Даже когда никто не видит, за свою слабость было стыдно, но сдерживаться уже не осталось никаких сил. Только камеры безучастно фиксировали его боль и надрывные вздрагивания худеньких плеч. Том так и не обратил на них внимания, потому что всё ещё думал, что находится в обычной больнице – там ведь не должно быть камер, а правду ему пока не сказали.

«За что они так со мной?» – этот вопрос не переставал звучать в голове, им болело и плакало открытое сердце, в которое вероломно вонзили стрелу те, кому он верил, с кем хотел разделить мечту.

Невыносимо больно и обидно, когда умирает мечта, в которую ты так отчаянно верил. Её обугленные обломки жгли душу, заполняли токсичным, удушающим дымом.

Том шмыгнул носом, зажмурился что было сил. Так хотелось не плакать.

Вскоре к нему зашла мадам Айзик, мягко предложила:

– Том, давай поговорим?

– Я не хочу, – сдавленно ответил в подушку парень.

– Тогда хотя бы скажи, пожалуйста, почему ты плачешь?

– Я не хочу, – повторил Том, повернув голову вбок. – Уйдите, пожалуйста.

Поговорить он хотел бы только с папой, поплакаться ему, зная, что тот точно поймет, поддержит и утешит, повиниться в том, что ослушался – и вон, что вышло. Но папы не было рядом.

Я тебе верю, открою все секреты беспощадному зверю.

Я знаю, что ты мне не враг.

Расправь свои крылья, пусть желания станут былью.

Убивай меня смело, как в последний раз.

Саша Спилберг, Любить страшно©

– Всё оказалось совсем не так, как я думал, – слезливо жаловался Том единственному другу, лёжа на изумрудной траве на боку. – Они просто посмеялись надо мной. Может быть, я всё неправильно понял? – он привстал, взглянул на Стена и, вздохнув, лёг обратно, продолжил: – Может. Но они… Я не думаю, что друзья поступают так друг с другом.

– А что они сделали?

Том чуть поморщился, чтобы самого себя отвлечь от вновь наплывших на глаза слёз. Горькая обида за поруганную мечту всё никак не утихала, тлела угольком в душе, саднила.

– Даже не знаю, – ответил он. – Там много всего произошло. Они дымили мне в лицо, поили, хоть я отказывался, а потом мне вообще стало плохо, я никогда до этого не пробовал алкоголь. Но ладно, это нормально на вечеринках, я в кино видел. Но зачем они надо мной издевались? Заставили целоваться с парнем…

– С парнем? – с тщательно замаскированным интересом переспросил Стен.

– Да. Я не хотел этого и не стал бы этого делать, но меня обманули, сказали, что ко мне придёт девушка. Мы играли в «Семь минут».

– Я знаю эту игру. Что было потом?

– Потом включили свет, я увидел этого парня, с которым… ты понял, испугался, а все смеялись, улюлюкали.

Том замолк, покусывая изнутри губу. Хотелось поделиться всем, но рассказывать о том, что было после игры, было совсем неловко. В голове мелькали такие живые картинки собственных вздыбленных штанов, ужасного смущения от этого (он почти ощущал жар стыда на щеках), усмехающегося лица Александера, объясняющего, что делать дальше, и десятков других лиц и голосов, которые говорили, говорили, говорили, сливаясь в пёстрый, оглушающе громкий хоровод.

Стен подсел ближе к нему, положил ладонь на ногу чуть повыше колена и участливо, заведомо понимающе спросил:

– Там случилось что-то, о чём тебе стыдно говорить?

Том слабо кивнул и тотчас отвернул лицо, мазнув щекой по сочной зелени, пряча глаза. И хотелось сказать, и кололось до оторопи.