Валя Шопорова - Умри, Джерри!

– Если ты не будешь меня слушаться, мне придётся позвать охрану, – снова обратился к нему санитар.

Том сглотнул, зачем-то помотал головой, затем хмуро задумался и негромко спросил:

– Это не больница?

– Нет.

– Это какое-то шоу?

Да или нет? Санитар посчитал, что лучше согласиться, хоть докторам это может и не понравиться.

– Да, ты всё правильно понял, – мужчина подошёл к Тому, указал куда-то вверх. – Видишь камеру?

Том поднял взгляд, куда он показывал, и непроизвольно дёрнулся, натянул полотенце повыше, до подмышек.

– Здесь тоже камеры? – переспросил он. – Это же душ?

– Таковы правила. Не волнуйся, съёмку отсюда нигде не показывают.

И Том поверил, иного ему не осталось. Помолчал, вновь опустил взгляд к своим ногам и обратился к санитару:

– Но что это со мной? Это шрамы?

– Все вопросы не ко мне, а к доктору.

– Мадам… кажется, Айзик, мне тоже ничего не объясняет.

– Она обязательно это сделает, а пока вернись в душ.

– Я не буду мыться, если за мной наблюдают, – Том мотнул головой, отступил в сторону.

Уговорить Тома полноценно принять душ так и не удалось. Потом был завтрак в палате, дежурный опрос там же. Подремав после него, Том успокоился, даже решил, что испугавшие его шрамы – всего лишь натуралистический и очень стойкий грим.

Ближе к вечеру доктор Айзик приказала охране привести его к себе в кабинет.

– Том, скажи, что ты думаешь о том, что я сказала тебе вчера? – спросила она, когда парень сел.

– Я об этом не думаю.

– Почему?

– Потому что это неправда.

– Это правда. Сейчас на самом деле две тысячи шестнадцатый год, – доктор взяла календарь, продемонстрировала его Тому и предусмотрительно отставила подальше. Вдруг захочет разбить – в лучшем случае об пол, в худшем – ей об голову.

Том потянулся к календарю, но женщина успела взять его раньше.

– Не трогай, пожалуйста.

– Почему мне нельзя посмотреть?

– Это подарок от очень дорогого мне человека, боюсь, уронишь, – солгала она. Что-то ответить было нужно, а показывать пациенту, что ты опасаешься его, нельзя.

Том такой ответ принял, понимающе кивнул. А после попросил:

– Мадам, я больше не хочу участвовать в этом.

– В чём, этом?

– В шоу.

В глазах мадам Айзик отразились удивление и неприятные подозрения, она попросила:

– Расскажи, пожалуйста, подробнее.

– Почему вы всё время делаете вид, что ничего не знаете и не понимаете? – Том повертел головой. – Здесь же нет камер, значит, можно говорить, что я всё знаю.

– Здесь есть камеры.

– Извините… Но я всё равно больше не хочу.

Женщина вздохнула, облокотилась на стол, подперев сцепленными руками подбородок.

– Том, я немного не понимаю тебя.

– Вот опять. Мадам, я всё знаю, мне санитар, точнее, актёр, играющий его, сказал, что это не больница, а шоу.

Впору было хвататься за голову; слова Тома отдавали шизофренией или бредом. Беседу пришлось прервать. Тома мадам Айзик оставила с охраной, а сама отправилась переговорить с тем самым санитаром, чтобы выяснить, сымпровизировал ли он или у Тома имелась не одно психическое расстройство. Санитар сознался в первом.

Доктор Айзик вернулась, снова заняла своё место за столом и отослала охранника обратно за дверь.

– Вы поговорили с руководством? – спросил Том. – Мне можно уйти? Я ведь имею право это сделать? Дайте мне позвонить папе, пусть он заберёт меня.

– Том, послушай меня. Это действительно клиника.

– Я же уже знаю правду, зачем вы мне врёте?

– Потому что правду говорю я. Ты можешь не верить мне, но со временем всё равно убедишься в этом.

– Если это так, значит, и шрамы у меня настоящие, а этого не может быть!

– Может.

– Нет. Когда я их получил, что не помню?

– Четыре года назад. В две тысячи двенадцатом году.

Том нервно дёрнулся, мазнул по доктору опасливым взглядом, встал и попятился.

– Вы странная…

– Том, сядь.

– Нет. Я ухожу. Прав был папа, не надо мне в больницу, – проговорил Том и вышел за дверь.

Но за порогом его встретил охранник и завёл обратно. Том втянул голову в плечи, ощущая на них крепкие, тяжёлые ладони. Доктор Айзик и охранник коротко обсудили поведение в сложившейся ситуации, в целях безопасности он остался.

Когда сотрудник охраны отпустил и отошёл в сторону, Том огляделся и наткнулся взглядом на ростовое зеркало, напротив которого стоял. Слова мадам Айзик пролетели мимо ушей. Внутри что-то дрогнуло, оборвалось, сжалось.

Паскаль ошибся, с годами он не стал выглядеть ни грубее, ни мужественнее, черты лица изменились лишь едва, просто повзрослели. Но разница между четырнадцатью и семнадцатью годами всё равно была очевидна. Это выбило почву из-под ног и воздух из лёгких, сбросило из и без того непонятной реальности в чёрную кроличью нору.