Клим: Женщина не может быть творцом. Ее дело – щи варить и детям сопли утирать. Литературу им подавай! Ишь они!
Николаич: Не сказал, потому как семинары и восьминары – все одно нары. Не побываешь на нарах – ничего не добьешься. Вашей сестре вход только на спине.
Нила: Ну, Николаич! Зачем вы так грубо! У меня стих есть.
Николаич: Давай, пори по-черному!
Нила: Он был черен, и худ, и ободран, —
Арестованным солнцем за тучей —
Был насмешливо легок и бодр он,
Невозможный, ничей, неминучий!
Он родился, когда убивали.
Среди горя и тленности выжил.
Рай мифический нужен едва ли —
Ад кромешный привычнее, ближе.
Так возник человек издалека —
Вечный путник без сна и приюта,
И повел он презрительным оком,
Явно знак подавая кому-то.
Подносили шипучие кубки —
Отвергал и еду, и напитки.
Признавал лишь отраву и трубку,
Диких песен измятые свитки.
Протягивает Николаичу сверток, перевязанный лентой.
Николаич (сопровождает речь жестами) : С неба свесилась веревка. Кто-то свесил там ее? А в окно вползает ловко волосатое ворье. Что это? Это немотивированное начало и непонятное – скачками – развитие! Нужна мысль, которая бы все объединила, связала весь стих в одно предложение. А так все разваливается. Есть, конечно, просветы, есть сильные моменты, догадки, за которыми напряжение, энергетика чувств. Именно это и печалит. Потому что несделанность, оттого – непонятность. Энергетика взрывается там, где не надо, давит автора, волочет за собой. Я спрашиваю, что это?
Нила (после паузы) : Рубашка. Голубая. Вам пойдет.
Николаич: Я про стих.
Нила: Это посвящение Вам. Непонятно?
Николаич: Она думает, что если мне посвятит, я сразу и упаду. Даже читать не буду. А не в этом дело, не в этом! Надо, чтоб автор управлял текстом, а не наоборот! (Берет рубаху и рвет на клочки. Все замирают. Нила закрывает руками лицо.)
Гриня (издали) : Видать, Нилка согрешила. Что с нее взять, баба. А вот мое, слышьте (влезает на ящик).
Смейся, Русь, сильнее, звонче смейся!
Это не единственная блажь.
Все несется матерная песня,
Дикий, истерический кураж.
Смейся, Русь, тебе одна утеха,
Пропивай последние гроши.
Всей земле на радость и потеху
Крест нательный, душу заложи.
Смейся, Русь, великая держава,
Светлые дороги впереди.
Серп и молот ты в руках держала,
А теперь их носишь на груди.
Гриня продолжает читать, но его заглушает общий шум. Крики: «Есенинщина», «Рубцовщина», «Устарело». Гриня падает с возвышения. Родион подхватывает Крик: «Мы его свергаем, Николаич!»
Клим: Слушай, Николаич, к нам молодежь не идет. Проблема! Из Москвы депеши шлют – принимать молодых. А где они? К тебе молодежь идет?
Николаич: Идет. Сам видишь.
Клим: Так нет, ты их посылай! Чтоб не ходили!
Николаич: А ведь жалко молодежь. И тебя жалко. У нас с тобою, Клим, понимаешь ли, разные задачи. Ты хочешь, чтоб, кроме тебя, никого не было. А я хочу, чтоб остался хоть кто-нибудь. Ты о чистоте рядов рассуждаешь, а в этих рядах люди писать бросают. Поэтому я принимаю огонь на себя, а они за нас обоих долюбят. Наливай.
Филипп: Николаич, стихи ваши надо читать на лютом морозе. Чтобы сводило руки—ноги от холода. Как же власти это будут печатать? Эдак и революция случится. Идет забивание последнего гвоздя в гроб российской дурости! Но вся беда в том, что сами дураки этого не замечают. Понимаете, Николаич – вы жертва ГУЛАГа, Петровна – жертва ГУЛАГа. Я – то же самое, жертва ГУЛАГа, только в следующем поколении. Осмелюсь предположить: вся страна Россия – до сих пор еще жертва. И разве любой пионерский лагерь не слепок, не реликт сталинизма? Генератор бомжатников. Наша свобода обманчива, а жизнь – ежеминутное проявление воли против сладкого обмана. Если стихии покажутся кому-то эпатажными, то оттого, что они честные, без лакировки, а это всегда проявление воли.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.