Иоанна Овсянко - Тирамису

Креатор. Психоаналитик. Годы.

Директор. Земля и дом. Семь лет.

Медиапланер. Участок. Три года. Дом на нем построить. Еще десять.

Менеджер. Поездка в Чили.

Байер. Участок у моря и дом. Вроде по случаю, но в общей сложности 5 лет.

Креатор. Телевизор, холодильник, посудомоечная машина. К счастью, только полгода.

Менеджер. В следующем году на Занзибар. Когда все остальное?

Байер. Учеба 10 000 за семестр.

Креатор. Дебет 50 000.

Байер. У меня 22 000.

Аккаунт. Чудом выплатила в прошлом месяце.

Менеджер. У меня только 20 000, но потребительский кредит еще столько же.

Аккаунт. На квартиру на 15 лет.

Медиапланер. У меня на 17.

Бухгалтер. У меня на 20.

Медиапланер. Погоди. У меня к тебе вопрос. Ты спишь с моим Виктором?

Аккаунт. Что?

Медиапланер. Спрашиваю, ты спишь с Виктором?

Аккаунт. С чего это тебе в голову пришло?

Медиапланер. Вижу. Мы знакомы с лицея, скажи правду. Спишь с ним или нет?

Аккаунт. Нет. Богом клянусь, что нет.

Байер. Я очень люблю папу, может, даже больше, чем маму. Я его любимая доченька, а он мой лучший друг. Иногда он меня немного раздражает, и я ссорюсь с ним, но кто с кем не ссорится?! Особенно раздражает, когда он приходит ко мне без предупреждения и под пустяковым предлогом. Сегодня, например, придумал, что ему прислали какое-то уведомление. Но я-то знаю — это он меня проверяет. Неважно, дома я или нет, принимаю ванну, хожу голой или как раз завтракаю с парнем. Я чувствую себя так, будто он влезает на мою территорию в грязных сапожищах. Без стука, открывает дверь своим ключом. Иногда мне хочется его за это убить, за доброту эту, за эту улыбку на лице. Приходит и елейно спрашивает, что слышно, что делала, почему не беру трубку. Это моя жизнь, черт подери, мое время, мой мобильный. В такие минуты я его ненавижу. Я ведь замечаю, как он осматривает квартиру, меня, а потом тут же говорит, что оказался поблизости случайно или что это ради моего блага, от любви, что он просто за меня беспокоится. Я ему верю, с чего бы ему врать. Тогда эти мысли уходят. Они меня пугают, потому что в последнее время все чаще возвращаются, теснятся в голове, толкаются, не дают спать, думать, болят, кричат, давят на мозг, кружат и разрывают череп.

Боже, нет! Я вообще не знаю, что тогда со мной происходит.

А так в принципе я его люблю. Купил мне квартиру, обставил, взял специально кредит, заплатил за лучшее образование, звонит мне каждый день, покупает украшения, в последний раз — кольцо с цирконием, цветы на день рождения и именины, иногда даже без повода. Однажды принес в подарок прекрасное белье — такое красивое, красное с черными кружевами, и подчеркнул, что я не имею права показываться в нем ни одному мужчине. Что оно только для меня, что это наша сладкая тайна. Даже мама об этом не знает. Странно немного, но, в конце концов, он мой папа. В уик-энды водит меня в кино, театр, в кафе, на самом деле он заменяет мне всех парней. То есть не заменяет, но у меня, по крайней мере, есть такой заменитель. Относится ко мне как к настоящей даме — пропускает вперед, подает пальто, покупает все, что захочу, — любые шмотки, косметику, поездки. Я его маленькая принцесса. Хотя порой чувствую себя как вещь, его собственность. А мама так каждый день. Бедная. Иногда я его люблю, а иногда только боюсь и делаю вид, что люблю. Меня немного раздражает, что в 26 лет я вынуждена перед ним отчитываться, куда и с кем иду. С одной стороны, у меня есть все, с другой — ничего, никакого выбора.

Расходимся, в частности, по поводу парней. Папа самый главный, он это знает, но ведь я не выйду за него замуж. Моему папе нравятся респектабельные, солидные, воспитанные, вежливые, культурные, лучше всего в костюме, а что поделаешь, если я влюбляюсь в рок-музыкантов? Круче всех басисты, они самые мрачные, загадочные. С одним таким я потеряла девственность. Мне было 17, мы с подружкой поехали якобы к ее тете в деревню помогать на сенокосе, а на самом деле рванули на море. Там познакомились с компанией из десятка длинноволосых парней и чуть не обалдели от счастья. Колесили с ними автостопом по всей стране, пили вино, пели у костра, купались нагишом в море. Это были лучшие каникулы в моей жизни. Вернулась домой, по уши влюбленная, представила Алекса отцу — якобы познакомилась с ним в этой деревне, в поле. Алекс меня обнимал, целовал и вообще вел себя раскованно. У моего старика желваки заходили, но волю он себе дал, разумеется, потом, когда Алекс ушел, при нем-то был сама любезность: «не хотите ли чаю, коньяку». Начал орать: «Здесь я решаю, с кем тебе встречаться, сюда не будет приходить всякий сброд. Только через мой труп». Когда я сказала, что все равно сделаю так, как хочу, ударил меня по лицу с такой силой, что я упала. Тут я впервые почувствовала, что он меня уничтожает и я хочу его за это убить. А Алекс? Алекс не понимал, что я не могу поехать с ним в концертный тур, что я должна возвращаться с тусовки не позднее часа ночи, а не через два дня. И нашел себе другую, такую, которая была всегда свободна.