Михаил Соколовский - Страх (комедия)

Булгаков.Нет! Это не он! Это всё ГЛАВРЕПЕРТКОМ!

Белозёрская.Так, значит, нет мании величия. А тебе, Люся, очень идёт мой халат. Хочешь подарю?

Елена Сергеевна.Извини…

Она начинает стягивать с себя халат. Люба успевает понять, что под халатом ничего нет.

Булгаков.Что ты делаешь, Люся?

Елена Сергеевна.Простите. ( Снова закутывается в халат )

Белозёрская.Да не стесняйтесь так, товарищи! В конце концов – дело молодое!

Булгаков.Люба, тебе это не идёт.

Белозёрская.Что не идёт? Ты что-то не так понял. Я совершенно не против того, чтобы вы… Одним словом, у меня тоже есть человек, с которым я собираюсь ехать в Маньчжурию. Не знала, как тебе сказать. Так даже легче. Кстати! Я достала осетрину. Первого сорта, но второй свежести… Вы пока приведите себя в порядок, а я приготовлю бутерброды. Отметим начало новой жизни! И про халат, Люся, – правда, возьми его, мне будет приятно.

Булгаков.Однако, я всё-таки поражаюсь твоему спокойствию! И даже как-то тянет устроить сцену.

Белозёрская.Миша, я тебя прошу, оставь это мещанство. В конце концов, мы люди зрелые, и все мы тут не в первом браке. Одевайтесь и приходите на кухню пить чай.

Белозёрская уходит. Булгаков смотрит на Елену Сергеевну смущённо. Елена Сергеевна подавлена.

Елена Сергеевна.Никакого человека из Маньчжурии у неё нет.

Булгаков.Ты полагаешь?

Елена Сергеевна ( кивает ).Просто она знает, что Женя-большой меня не отпустит. Она великодушна, и не добавляет нам… скандала…

Булгаков.Однако, какое самообладание!

Пауза.

Булгаков.Послушай, но ведь тогда я хочу… я обязан… одним словом, в письме правительству я напишу, что поеду с ней. А то без жены как-то несолидно…

Елену Сергеевну это неожиданно задевает, она вскидывает глаза на Булгакова, тот внимательно смотрит на неё, они бросаются друг другу в объятия.

Картина 3.

То же место, что и в первой картине, выход с Гоголевского бульвара к набережной. Только теперь купола Храма Христа Спасителя сияют на ослепительном весеннем солнце. Люди беспечно гуляют, никуда не торопятся, любуются. Вот гражданин, воротник рубашки которого широко лежит на воротнике пиджака, кушает мороженое. А вот другой, средних лет, тучный, вытирает платком лоб, жарко ему. Вот он увидел тележку с напитками и продавщицу в кокетливой наколке, подбежал.

Гражданин.Дайте нарзану.

Продавщица.Нарзану нету.

Продавщица обиженно надула губки.

Молодой ( подходя ).Пиво есть?

Продавщица.Пиво привезут к вечеру…

Молодой машет рукой, отходит.

Гражданин.А что есть?

Продавщица.Абрикосовая, только тёплая.

Гражданин ( нетерпеливо ).Ну, давайте, давайте, давайте!

Мимо бульвара, перескакивая по тем же мосткам и толкаясь, бегут люди. Вот встретились двое, явно знакомые. Один высокий и широкоплечий, с огромными глазами и пухлыми губами, одетый в прекрасный костюм, ладно сидящий по фигуре, второй маленький, сутулый и тщедушный, с глазками бегающими, в каком-то сером неопрятном балахоне.

Высокий ( зычным носовым басом ).Здравствуйте! Вы выздоровели, наконец? Очень рад!

Маленький ( суетливо, затравлено ).А, это вы? Что ж, кстати. Я новое стихотворение написал, не хотите послушать?

Высокий.Конечно! С удовольствием!

Недовольный дед.Граждане, тут нынче нельзя стоять, затор получается! Вот построят метро, благоустроят улицы, вот тогда будет просторно! А нынче надо потерпеть!

Маленький.Идите сюда.

Маленький хватает высокого за рукав и отводит в сторону, противоположную той, в которой у тележки с водой стоит плотный гражданин и пьёт абрикосовую воду.

Маленький.Слушайте!

Тут у парапета набережной начинает играть оркестр. Играет он оглушительно фокстрот «Аллилуйя!». Начало его даже пугает некоторых гражданок, они шарахаются. Оркестр заглушает чтение стихов, хотя маленький их читает, а высокий внимательно слушает, низко нагнувшись, оба не обращают никакого внимания на музыку. Некоторые прохожие вдруг начинают танцевать под фокстрот, разбившись парами, другие – смотрят. Смотрит и гражданин, допивший свою абрикосовую. Сперва он улыбается, глядя на танцующих девушек, но потом начинает мучительно икать в такт оркестру. Он стесняется собственной икоты, пытается с ней справиться, но, от того, что он задерживает дыхание, она делается только громче. Лицо высокого по мере слушания меняется: сначала оно было доброжелательно-вежливым, потом улыбка с него сползла, он выпрямился, ухо больше не наклонено к устам маленького, глаза стали металлическими, смотрят на дочитывающего сурово, почти зло. Наконец, маленький дочитал, и смотрит выжидательно на высокого. Но при этом, кажется, он не ждёт одобрения, он испытывает облегчение от того, что не держит этого больше в себе. Оркестр выдаёт последний протяжный аккорд, бьют тарелки, гражданин последний раз оглушительно икает, что в наступившей тишине слышится совсем уже отчётливо и громко. Гражданин подхватывает двумя руками портфель и скрывается. Пары распадаются, все снова идут по своим делам, а маленький, всё заглядывает в глаза высокого, всё пытается понять, какое впечатление произвели на него его новые стихи?